Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

— А 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну.

Ну да, да, объявили. Мы в курсе. Но вот вам личные немецкие впечатления из тех дней:

— Старики вспоминали, что в августе 1914-го военное воодушевление народа было посильней, чем в 1939-м. Ничего удивительного — в 1914-м люди вспоминали про выигранную войну с Францией (ту, что была в 1870-1871-м), которая принесла Германии 5 миллионов золотых марок контрибуций! Это вызвало небывалый рост экономики. А в 1939-м тоже вспоминали предыдущую войну — но это была как раз Первая мировая, проигранная. Голод, инфляция, безработица… Нехорошо.

Но это — старики. Некоторые. А так-то в первые годы Второй мировой большинство немцев патриотично и политически грамотно думало, что фюрер как величайший полководец всех времен и народов — непременно справится с врагом. И непременно обеспечит своему народу победу. Пропаганда исполняла про Первую мировую: эх если б не злые коммунисты и не твари-социалисты-сплошь-евреи, которые ударили в спину, — то немцы б тогда точно победили!

Гитлер был, никуда от этого не деться, любимым вождем немцев. Ну, большинства немцев. Ему были благодарны — люди действительно стали жить лучше. А вот когда Германию начали бомбить — началось отрезвление. Оказалось, что не только немцы причиняли зло русским, но и те могут кидать бомбы на немецкие города!

С началом войны многое изменилось в школе.

Молодых учителей позабирали в армию. На фронт то есть. А вместо них набрали пенсионеров. Новый классный руководитель, старичок, что преподавал немецкий, то и дело принимался рассказывать про Первую мировую, а каждый свой урок начинал со старого лозунга: «Боже, покарай Англию!»

К привычным уже свастикам и портретам вождя добавились плакаты, на которых некий ариец держал указательный палец поперек сжатых губ, но и без этого все знали: кто много болтает или хотя бы слушает «вражьи голоса» — тот поедет в концлагерь. А что там происходит — знали немцы или это стало для них сенсацией весной 1945-го? Получали они какую-то информацию? Конечно! Райнер помнит, как его сосед, многодетный отец по фамилии Штайнеке, был отправлен в Бухенвальд. Поговаривали, что закрыли его за тунеядство (ничего не напоминает?) и страсть к азартным играм. Но вскоре началась война, и зека освободили — с тем чтоб вручить ему повестку и отправить на Восточный фронт, всё польза от человека! И тунеядец, вернувшись с кичи, засобирался в другой казенный дом — в казарму. Пока он дома отдыхал в промежутке между этими двумя юдолями скорби, успел по пьянке рассказать кучу историй. Про то, что творится в концлагерях. Слушатели понимали, что если кто донесет, то рассказчику не поздоровится. Но, с другой стороны, а чего бояться человеку, который навещал семью проездом из концлагеря на Восточный фронт?

Пожалуйста, вот же он, живой свидетель. Своими глазами всё видел и рассказывал всё как есть. Но — нет! Люди не верили этим страшилкам про лагеря, как часто бывало и бывает в таких случаях. «Вы всё врёти!» Не может такого быть, вон же газеты пишут, что в лагерях люди перековываются, признают свои ошибки и становятся полезными членами общества! Видать, не один Райнер читал книжку про злого коммуниста, который в ходе отсидки перековался и спас штурмовика.

— Даже дети понимают, что это вранье — про ужасы Бухенвальд и всё такое!

Потом, как всегда, правда стала известна всем, задним числом, все быстро прозрели, но было уже поздно.

— А еще же в тылу была такая тема — зимняя помощь неимущим, — рассказывает Райнер. — Немцев призывали раз в месяц есть в обед только одно блюдо, Eintopf — то, что готовится в одной кастрюле, такая похлебка, что заменяла и первое, и второе.

(Такой Eintopf часто подавали в студенческих столовых в ГДР, помню, это было вполне сносно. К примеру, гороховый суп, а в нем плавает солидная сарделька. — ИС) А сэкономленную еду партия призывала отдавать голодным, тем, кому совсем худо. Люди опять думали: вот, фюрер заботится о немцах!

В самом начале войны Райнеру повезло — нашлась работа в магазине, он после школы разносил товары. В будние дни, кроме среды и субботы. Платили 50 пфеннигов за полдня, и еще клиенты давали на чай — то пятак, то гривенник, так что за неполную рабочую неделю набегало три-четыре марки. Кроме денег, в магазине его еще иногда премировали натурой: булкой или куском мармелада, или — что тоже было неплохо — парой хлебных карточек. Два раза, Райнер это прекрасно помнит, хозяйка премировала его ношеными ботинками, ну а что, резонно — своя-то обувка стаптывалась при исполнении.