Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

При отступлении в 1941-м, когда немецкие войска входили в Донбасс, шахта была выведена из строя с таким расчетом, чтобы немцы не могли восстановить ее за два года. Шахта была затоплена водой, шейка ствола взорвана, и железобетонный копер взорваны, подъемная машина выведена из строя. А восстанавливали шахту по проекту, разработанному в министерстве еще в годы войны нашими специалистами.

Первыми на работу пришли бывшие кадровые рабочие, остававшиеся на оккупированной территории. Прибыли и вербованные, в основном женщины из сел Черниговской, Одесской, Сумской и других областей Украины, из Молдавии. Этот народ был не обучен горным специальностям и ехал в Донбасс с неохотой, по мобилизации. На шахту прибыла и группа рабочих «спец-контингента», состав которой проходил госпроверку и работал под охраной, и группа репатриированных немцев — мужчин и женщин. Они жили в шахтерских общежитиях, огражденных проволочными заграждениями, и находились под охраной. За сверхурочную работу им давали дополнительное питание, так что приходили они охотно. Работа эта проводилась в ночное время по производственной необходимости.

Помогали восстанавливать шахту и женщины-домохозяйки. Они работали на выгрузке строительных материалов из вагонов, на очистке шахтерского двора, в подшефном совхозе на прополке и уборке овощей, приводили в порядок общежития. Большие трудности были с продуктами питания. Выдавали их по карточкам. Некоторые рабочие были истощены за период оккупации. Были случаи заболевания дистрофией.

Поверхностный комплекс был полностью закончен в 1946 году, и шахта вступила в эксплуатацию. С волнением и душевной радостью работники шахты и домохозяйки поселка встречали первую вагонетку с углем, которую выкатила к опрокиду откатчица тов. Приходько Антонина — одна из лучших работниц шахты. Первое время добыча угля производилась вручную в лаве центрального уклона, но с нарезкой новых горизонтов и вступлением в работу нового уклона была внедрена механизированная выемка угля. В 1948 году шахта достигла проектной мощности — через 7 лет после того, как ее взорвали при отступлении, через три года после окончания войны.

Четвертого декабря 1952 года приказом по тресту МУ я был назначен начальником отдела руководящих кадров. Ранее на этой должности работал Беззубиков Иван, который систематически злоупотреблял спиртными напитками, выпить он любил за чужой счет. Мало уделял внимания работе с кадрами. На шахтах у него были собутыльники, в основном нормировщики, начучастков и другие работники. Они использовали свое служебное положение и допускали приписки объемов работ, содержали в штате вымышленных лиц, допускали хищение угля, лесоматериалов, за все эти проделки получали деньги и организовывали пьянки при участии Беззубикова. Спаивали нужных им работников аппарата треста, которые помогали в проведении всевозможных махинаций. Беззубиков за неоднократное появление на работу в нетрезвом виде и нетактичное поведение от занимаемой должности освобожден и назначен на центральный лесной склад заведующим. Проработав около года, допустил разбазаривание материальных ценностей и большую недостачу леса, систематически пьянствовал. Был снят с работы и осужден народным судом на 2 года тюремного заключения и исключен из членов КПСС.

В январе 1968 года на работе у меня получился сердечный приступ, вызванная скорая помощь доставила в больницу, где я находился на лечении около месяца. По выходе из больницы я подал заявление управляющему трестом тов. Колесову с просьбой освободить меня от занимаемой должности по возрасту и состоянию здоровья. 15 февраля 1968 приказ был подписан. И так я стал настоящим пенсионером.

При выходе на заслуженный отдых меня провожали с большим почетом. Мне были вручены ценные подарки от руководства, работников аппарата треста, шахт, а женщины вручили прекрасные букеты живых цветов. Проводы и уход на пенсию — это было самое тяжелое переживание в моей жизни.

Кроме разговоров с дедом и походов на кладбища, к друзьям, с которыми в прошлой их жизни на поверхности я пил водку, у меня была еще одна «забава» в нашем бывшем городке.

Я непременно посещал дурдом. (Это я вспомнил после мысли о штампе — что-де война есть не что иное, как безумие.)

К щастью, в психушке я бывал не как их профильный пациент — так, экскурсант. Там жил много лет мой братец.

Приехал я как-то в дурку… Пустили меня не сразу. Наверно, брата готовили к свиданию. Может, отвязывали от кровати и кололи какой-то дурман, чтоб он не начал крушить эту ненавистную ему халабуду, ну и чтоб он меня не пришиб попутно. Хотя, думаю, ему там было всё ж лучше, чем в тюрьме, из которой мне посчастливилось его вытащить, спасибо коррупции за это! Хотя — в тюрьме, небось, веселей, там всё ж люди вместо овощей, которыми набиты дурдома. Гуманизм, политкорректность и прочее, всё понимаю, но — тем не менее. Безумцы в палате при всех пердят, дрочат, едят сопли и говно и говорят отвратные вещи, от всего этого поди попробуй не сблюй. Да, может, в тюрьме веселей, но брата моего там точно бы убили, причем очень быстро. Он был такой необузданный, то есть наглый, и базар не фильтровал. Договориться с ним было — никак не. С другой стороны, может, он бы сам выбрал для себя быструю смерть, вместо гниения в дурке. Но, как бы то ни было, я вытащил его с кичи, и отыграть это обратно было никак нельзя, ни за какие деньги (которые у меня когда-то водились).