Лара Галль - Буквенный угар

— Знаешь, я читал и понимал, что работал, работал как проклятый всю жизнь для того, чтобы не дать себе думать о бессмысленности, обреченности, трагичности ВСЕГО. Понимаешь, всего…

И вот я читаю написанное тобой и сознаю, что ты — мой обретенный близнец по ощущению жизни и смерти.

Читаю и плачу — я старик, мне уже можно не стыдиться — и понимаю, что ты простила Бога, сдавшего тебе обреченную карту.

Ты живешь не то чтобы прощая людей… Ты даже не вменяешь им в вину их неистребимую пошлость.

Я попробовал молиться, как ты.

Говорил Ему, что молюсь твоими словами, и Он слышал, слышал меня, я знаю.

Знаешь, я простил Его, а Он меня. Было за что.

Усмехнулся Хелью, притянул ее ладонь, поцеловал в развилку у большого пальца.

— А два месяца назад ты повесила рассказ с письмом о Хелью.

И словно стартовым флажком махнули передо мной…

Я тут же полетел домой и подал бумаги на изменение имени.

Мне было отказано дважды.

Тогда я встретился с начальником департамента — пожилой леди — и честно рассказал ей о тебе. Даже перевел ей рассказ о фантоме Хелью.

И она помогла мне.

Мой новый паспорт был готов. Еще немного времени ушло на то, чтобы походить на Хелью одеждой и обликом.

Он снова заглянул ей в глаза с искательностью безработного актера на кастинге.

Она улыбалась, головой качала медленно, но в словах его не сомневалась. Совсем.

— Вот только вес набрать не удалось, — продолжал он, — моя болезнь пожирает меня. Благословенная болезнь, приведшая меня к тебе. Ненадолго. Но неделя у нас есть.

Утро уже позвякивало из стен соседних квартир, но за окном было еще темно.

Поднялся с пола, помог ей встать.

— Здравствуй, — сказала, оказавшись глазами у глаз.

— Не получится уже, — пошутил он.

— Откуда у тебя такой хороший русский?

— От бабушки, а потом бизнес…

— Кофе будешь?

— Да.

Потом была неделя, с кинематографической точностью воссоздающая тот ее рассказ.

Сияющие подсветкой мокрые мосты, пряный горячий шоколад с корицей, гастрономические авантюры в маленьких ресторанчиках, сумасшедший спектакль в подвальном театрике, абсент и выдержанный «Хеннесси» по вечерам…

А потом он не вышел из гостиной, где спал на диване, однажды утром.

Выпила кофе.

Подождала еще с полчаса.

Постучала, решительно вошла и… не увидела его. На кожаном диване белел конверт:

«Лика,

я почувствовал приближение конца и уехал в госпиталь. У меня была предварительная договоренность на эвтаназию, кремирование и размещение урны здесь.

Вот карточка конторы, которая все сделает. Позвони по этому телефону и скажи: „Я от Хелью Галлера“. Они сообщат тебе, когда можно будет прийти ко мне в колумбарий.

Приходи ко мне иногда, ладно? Ради этого я распорядился оставить мой прах здесь, а не уехал умирать к себе в Швецию. Прости, я не финн. Кредитная карточка VISA оформлена на твое имя. Пин-код для банкомата на конверте.

До встречи.

Твой — кто может оспорить это? — Хелью Галлер».

Она даже не знала его настоящего имени. Впрочем, что такое настоящее имя? То, на которое откликаешься сам…

Она жалела лишь о том, что тогда, давно, поленилась и не написала ему долгую жизнь и тихую озаренную старость.

Он бы все исполнил в точности.

Одиннадцать светлых роз на день его рождения пришлось отменить.

Отменить, оплакать свою порывистость, прийти в себя и написать рассказ.

Горький, провидческий рассказ.

Всем несвоевременным в мире посвящается

Она хоть и замирала от своего кощунства, но думала, что домик Мастера и Маргариты лучше любого рая.

Стыдилась такой недуховности, умоляла своего Бога не сердиться на нее, все измениться пыталась.

Женщина.

Он, уставший от смены вспышек света и атак темноты, от глумливого постоянства пошлости, от не тех и не тогда, хотел только одного — покоя.

Мужчина.

Она хотела жить для него одного. Будить его по утрам запахом кофе. Держать в руке уютную чашку с толстым краем (такой край не обжигает губ), пока он устраивается в подушках, чтобы сесть. Подавать ему, такому милому спросонок, эту тяжеленькую чашку так, чтобы он мог взять ее за ручку, иначе горячо. И спрашивать всякий раз: «Сливок? Сахара?» — потому что всякий раз ему хотелось то сливок, то сахара, и эта игра была в радость.

Смешав его кофе, самой устраиваться рядом с чашкой «Мокко» или «Ямайки», все равно.

Лишь бы молча пить горячую жизнь рядом с ним.