Лара Галль - Буквенный угар

Сейчас объясню Вам все о себе.

Просто я дура».

Через час отправила это:

«…Игорь, дорогой.

Я попытаюсь объяснить. Хоть бы у меня получилось.

Пожалуйста, услышьте меня. Мы слишком похожи, и оттого нас стремительно разносит в стороны, что наши ложные выводы друг о друге столь же похожи, оттого диаметральны…

Понимаете, я боюсь навязываться. Боюсь, что Вы уже едва терпели меня. Потому что когда от боли Ваш голос был сух — я в этом видела лишь холодность и утомление. Я умею понимать правильно лишь тогда, когда ощущаю полное приятие. Стоит мелькнуть отстраненности, я впадаю в панику и начинаю подвергать сомнению все. И Вы, похоже, такой же.

Понимаю теперь, что именно для меня прозвучало как неприятие меня. Я нужна была ровной и спокойной, а с этими нежными придыханиями, и капризами, и паникой сомнений — нет. Вот так я это услышала, когда уже захлебывалась от своих мучительных чувств к Вам. Им нет названия. Но Вам они досадны, я понимаю, потому что застят понимание. И ровное общение.

И я просто казнила себя за то, что дошла до такого унижения (я же так думала тогда).

Боже, я так рада! Так рада, безумно просто!

С ума сойти. Боже мой, у меня просто слов нет… ну что мне сделать… что же мне делать…

Поймите, у меня самооценка минусовая. Стоит кому-то выказать даже легкую невнимательность и небрежение, я сразу чувствую себя отверженной и бреду прочь. И замыкаюсь наглухо, и начинаю себя ненавидеть.

Это такая первичная реакция на неприятие, сформировавшаяся за первые двадцать лет жизни.

И вторые двадцать лет ничего не поправили. Только люди близкие очень сильно меня чувствуют и не дают забрести далеко, ловят, тормошат, разубеждают — и все становится на место.

А Вы даже не окликнули меня и не спросили — в чем дело. И я поняла — что Вам все так надоело, что Вы только рады такому исходу. И начала выкарабкиваться в одиночку. Писала тексты сумасшедшие. Вы их читали — и молчали. И я только больше вязла в своих ошибочных выводах: Вы разочаровались во мне полностью, и я не стою того, чтобы пытаться меня разубедить».

«…Вы мой портрет, только в женском обличье…» — сказал он в ответ.

И он так же мнителен и кидается прочь, едва почудится, что он не к месту…

И если бы я только знала, насколько и как нужна ему…

Но вот, не переносит он громких звуков, криков, бурных жестов. Нервы ни к черту.

Вот как-то так примерно. Но три строчки я выучила наизусть:

«Я от Вас никуда не уходил. И никуда Вас не посылал и не отталкивал.

Это все Вы сами. Подойдите к зеркалу и покажите себе язык…

Я все время с Вами. И сейчас с Вами».

Я улыбалась, но к зеркалу не пошла.

Вот какой новый ракурс раскрывается у максимы «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Оказывается, это весьма трудно, если судить по нашей с ним близнецовости…

Откуда же мне знать — насколько ему плохо? Разве только по тому, как мне без него было плохо.

А меня настолько ничего не радовало, что даже лицо меня выдавало. Муж пару раз засек мое «личико-само-по-себе» и в тревоге был, боялся затяжной депрессии. За двадцать лет навскидку определяет. У меня ведь тоже нервы ни к черту.

«…Игорь, хороший. Я буду стараться. Но не обещаю, понимаете? У меня нет другой себя. Я меняюсь под Вашим влиянием, но не быстро. Да и характер наших отношений — неописуемый совершенно — не способствует ровности и спокойствию, понимаете?

Отвергнув мою форму подачи вопроса тогда, Вы отвергли меня в моем понимании. Безусловно, форма эта никуда не годная, но другой пока нет.

Вот, буду переделывать ее ради Вас, только не спугните меня, ладно?

Вы даже не окликнули меня. И это было ужасно. Ледяной космос.

Как у Вас дела? Радует ли что? Мучит? Хотите рассказать о чем-нибудь?

Вот я сокрушалась, что не догадалась записочку положить в свою посылку Вам. Хотела пояснить, что на открытках репродукции шведской художницы — той самой. Она подарила мне. А я Вам. Это такая неценная драгоценность, которую лишь Вы могли бы оценить. Я даже не стала себе сканировать их.

Подумала: „Пусть принадлежит только Вам, ведь это о Вас был рассказ, как бы Вы ни возражали“.

И мой любимый шоколад, понравился он Вам?

Знаете, мы смогли сделать невероятную вещь: преодолеть себя — и снова притянуться друг к другу.

Лика».

Он объяснил, что невозможность иного общения видит не во мне и не в чем-то другом, а только в себе самом. Он стар, болеет — и покушаться на что-то большее в отношениях было бы нечестно.