Безбашенным, обаятельным, задиристым пацаном.
И они дружили.
В кино ходили.
В парк.
На пляж.
В пиццерии покупали самую навороченную пиццу с двадцатью начинками и придирчиво выковыривали нелюбимые кусочки расплавленной мозаики.
Оливки — фу, перец — брр…
Намучивши вдоволь бедную еду, кидались друг в друга кусочками маслин, перчиками чили, кружками салями…
Он игнорировал родителей — она объясняла ему, почему они такие идиоты.
Он ненавидел сестру, которую ломало в очередной попытке соскочить с иглы, — а мой ангел, сигареты в жизни не нюхавший, рассказывал ему, как трудно наркоману в ломке, что сестру надо поддерживать, раз она пытается «соскочить», и каждый раз верить, что у нее получится, хоть сто раз до этого не получалось.
Митя вдохновлялся ее надеждой, ее небесной какой-то нежностью к людям и… прикончив пару жестянок слабоградусных коктейлей, шел на дискотеку с кем-нибудь подраться, ну и… сами понимаете.
Я слушала взахлебные дочкины «отчеты», качала головой: «Суб-ли-мация…».
Не знаю, чего стоило его мальчишескому сердцу и уму так полярно развести для себя чистое обожание моего ангела и гормональный ураган и стресс, избываемый с другими. Она все знала, но не ревновала, а сочувствовала.
Кто внушил ей, что не надо с ним спать? Не знаю…
Прекрасный старомодный стандарт целомудрия до брака царил в ее сознании. Царил негласно, тихо. Но его чтили все знакомые мальчики.
Ей было лет двенадцать, когда мы возвращались из Англии на машине и тянули за собой маленький трейлер, похожий на прицеп для перевозки лошадей.
У нас была страховка на машину.
Но в Польше требовалась страховка и на трейлер. Мы, конечно, этого не знали — пересекли пять европейских стран, где трейлер — это всего лишь твоя личная большая тележка, не предмет интереса для дорожных служб.
На него даже нет отдельного номера. Ты просто прикрепляешь номерной знак твоей машины на трейлер сзади — и едешь себе. Твоя машина и твой груз — все под одним знаком.
Но Польша — это уже не Европа по образу мысли.
Нас остановили сразу после границы.
Мы хорошо улыбались, показывали бумаги.
Не тут-то было.
Страховки на прицеп не было.
Щеголеватый полицейский велел отцепить трейлер — его отбуксируют на штрафстоянку.
Что-то резкое сказал муж.
Вскинул гордый подбородок польский пан.
Бросил напарнику несколько слов — пара слаженных движений, — и мужа в наручниках, руки за спиной ведут в решетчатый фургон с надписью «P0LIZIA».
Громко кричащей птицей бросилась моя девочка на спину полицейскому.
Молотила детскими кулачками своими, рыдала скривленным в гримаску личиком, висела на красной шее отчаянным горе-мешочком…
Паны растерялись.
«Децки» — это святое.
Сняли наручники, отпустили папу.
И сколько раз повторялось потом подобное.
Бросалась в гущу пацанячьей драки, чтобы вызволить очередную жертву.
Домой приводила — промыть, зеленкой помазать, пластырь налепить…
Бросалась в муть бойкотов в классе, когда спонтанно выбиралась жертва для тупой ровесниковской травли.
И разговаривала, и выясняла, и доказывала, что бойкот — не нужен, неуместен…
Действовало.
Ее то яро уважали, то злились на нее, то восхищались, то ненавидели за это.
«Тебе что, больше всех надо?» — самый частый задаваемый ей вопрос…
Ей — надо.
Надо,
чтобы в ее обозримом пространстве было мирно и справедливо,
чтобы страдающие — были утешены,
раненые — перевязаны,
жаждущие — напоены,
алчущие — накормлены,
имеющие уши — слышали других,
имеющие глаза — видели не только себя…
Она никого не учит, как жить и как поступать.
Она просто так живет и поступает сама.
И от маленьких вибраций ландышевого колокольчика ее жизни материя то светится и благоухает, то, наоборот, темнеет и мстит ей за неустанность добра…
Мстит вывихнутой коленкой, рассеченной до белой кости кожей, сорванным ногтем…
Мстит тоньше и больнее — завистью человеческой, наговорами, подозрениями…
Но, бог мой, какое отдохновение видеть этот неустанный труд ее блаженной души,
какое теплое счастье знать, что такие девочки есть, а значит, есть место, откуда они, такие, приходят на землю,
есть шанс там оказаться однажды
и больше обетованное это место не покидать…
Неделю назад состоялась ее помолвка.
Все хорошо, они любят друг друга, светлы и счастливы оба.
Читать дальше