— Что вы, товарищ комиссар, — посмеялся пионер над чрезмерной осторожностью Хорошунова. — Я сюда шел — ни одного фрица и ни одного мамалыжника не встретил. А теперь, в ночь…
Хброшунов молча прижал варежку к Мишиному лицу. Он весь превратился в зрение и слух. Левой рукой выразительно махнул товарищам. Казалось, что в займище лишь шумит сухими ветками ветер да падают, глухо шлепая, с вершин комки снега. Но сквозь ветер и шум доносился скрип. Сначала редко, потом чаще. Иногда в скрип впечатывалось топанье копыт..
Хорошунов, увлекая группу, отошел от дороги в глубину чащи. Партизаны спрятались за черные стволы дубов. Через несколько минут на дороге показались двое немецких солдат, а за ними три длинные арбы, груженные сеном. Возле каждой лошади тоже шли солдаты..
Миша был уверен, что Хорошунов, убедившись в малочисленности охраны, даст команду, и группа внезапным ударом уничтожит врага.
Он уже взял автомат на изготовку, но комиссар показал Мише кулак. И этот жест оказался как нельзя кстати, потому что через минуту-другую снова раздался скрип колес — и еще три телеги с сеном появились на дороге. Их тоже сопровождало несколько солдат. За последним возом бежала собака.
Партизаны переглянулись. Они думали об годном и том же: унюхает или нет? Теперь уже все подняли автоматы, но Хорошунов еще раз выразительно потряс в воздухе кулаком.
«Собака, поравнявшись с тем местом, напротив которого застыли партизаны, остановилась, вытянув морду. Она повела носом из стороны в сторону, сделала несколько шагов к придорожным кустам. Немцы, о чем-то разговаривая, не обратили внимания на поведение животного. Ообака — подняла морду, неуверенно гавкнула и, поджав хвост, побежала догонять подводу.
Когда обоз удалился настолько, что его скрип и топот коней стали почти неслышны, Хорошунов вытер рукавом фуфайки пот со лба и сказал:
— А собака-то была наша.
Партизаны улыбнулись, а Миша спросил:
— По-русски гавкнула?
— Точно, — развеселился комиссар.
В том месте, где займище расступилось перед огромным пойменным лугом, партизаны вновь услышали голоса. Это еще одна команда фуражиров грузила сено. Хорошунов укоризненно глянул на Мишу, как бы говоря: понял, парень, почему я не приказал напасть?
Они обогнули луг и вышли к колхозной плантации. Грядки были засыпаны снегом. Кое-где сиротливо торчали колья, перекладины, куски труб недавней оросительной установки. К замершему пруду прижался небольшой деревянный сарайчик — сторожка или помещение для мотора. Осторожно подошли к сараю. Пусто, тихо, мертво.
— В случае чего, — предупредил Хорошунов, — отходимсюда.
На этом месте, где днем стояли автомашины передвижной радиостанции, ничего не было. Только свежие рубчатые следы скатов говорили, что машины ушли не так давно.
— Да, не повезло, — пощипывая светлую бородку, огорчился Хорошунов. — Но почему они так скоро уехали? — обратился он с вопросом скорее к себе, чем к окружившим его.
— Если разрешите, я узнаю, — предложил Миша.
Он хорошо запомнил сарай, возле которого несколько минут проговорил со старым казаком.
— У меня тут один знакомый живет. Недалеко.
— Хорошо, — согласился комиссар. — Но мы пойдем с тобой… На всякий случай.
Старик не очень удивился, увидев на крыльце своего дома мальчишку, который днем подарил ему коня.
— Не прошел, стало быть, — говорил хозяин, прЪвожая его в хату. — Иди смелее, немцев у меня нет. Старуха хворает. Фельдшер определил — тиф. Они как от чумы от моего куреня шарахаются.
— Спасибо, дедушка. Некогда мне. Я только хочу спросить у вас, куда подевались немецкие машины, что стояли во дворах и на улицах?
— Будто не догадываешься, внучек. Срочно двинулись на Сталинград. Я же тебе говорил, что там дюже здорово жареным запахло. Вот они и кинулись туда. Давеча, когда ты ушел, немцы допрос нам учинили: не видел ли кто, как ихний пьяный мотоциклист разбился?
— А точно, что он пьяный? — засиял от удовольствия Миша.
— Посуди сам, для чего тверезому на полном ходу с дороги в кювет свертывать?.. Ну, будешь ужинать?
— Спасибо. Пойду.
— В ночь-то?
— А мне что ночь, что день. Ночь даже лучше.
— Ну, ступай с богом. Только от сельсовета подальше держись. Там теперь румыны штаб обосновали. Не знаю, какие они вояки, но мародеры не хуже немчуры.
Миша вышел во двор, глянул из-за плетня на улицу. На ней было тихо и пусто. Огней в домах не видно. Лишь в центре возле старинных особняков, освещенных уличными фонарями, размеренно прохаживались часовые. Иногда они останавливались, что-то говорили друг другу и расходились.
Читать дальше