Алиса Ханцис - Аквариум

— Сен-Санс, — объявил брат, положив руки на колени. — «Аквариум», седьмая часть из «Карнавала животных». Хочу взять для сеанса. Она, конечно, затасканная, как портовая шлюха…

— Это очень хорошая музыка, — сказала Тина. — И она не виновата, что ее затаскали.

— Да, — согласился Тео. — Ладно, времени уже много. Давай работать.

Она разложила на тусклом зеркале крышки распечатанные кадры из мультиков, которые делала по рассказам Нины. Тео просил хотя бы один кусочек видео, хоть десять секунд, чтобы понять динамику. Да ты знаешь, что такое десять секунд перекладочной техники в пластилине, да еще с кучей эффектов, возмущалась Тина. Она работала сразу над несколькими вещами, потому что хотела охватить их все — сгрести в охапку, как выводок теплых щенков, и тискать их, и целовать. Брату она не могла этого объяснить: женщины чувствуют иначе. Вот Нина поняла бы ее, но так неловко было лезть к совершенно чужому человеку со своей любовью. Сделать хотя бы один мультик и показать ей — это казалось Тине правильным. А если Тео напишет саундтрек, как обещал, было бы вообще супер. Жаль, что они не додумались до этого раньше.

— Я про метроманьяка почти доделала, — объяснила Тина, когда он подошел взглянуть на ее вернисаж. — Но музыку я хочу к другим: про руки, и еще мне очень понравился рассказ, который на домашней страничке выложен. Про тромбон. Он крошечный, но его можно шикарно визуализировать.

Она показала эскизы: нарисованную быстрыми карандашными штрихами фигуру девушки с длинным и тощим, как она сама, чехлом, а фоном — текучие линии метро, полусонной равнодушной толпы в вагоне. Там стиль письма такой, пояснила она: слова льются, монотонно, без точек — поток сознания, и хочется это передать. С техникой Тина еще не определилась, зато для другого рассказа у нее уже были готовы и декорации, и раскадровка. Тео подносил к глазам то одну распечатку, то другую, и внимательно рассматривал детали. Две пластилиновые руки лепили друг друга — она видела эти движения, ласкающие, неопытные, но с каждой секундой обретающие уверенность. Алая капля срывалась с пера на бумагу и расползалась безобразной кляксой. Героиня шагала вдоль парковой ограды, и чугунные прутья под ее пальцами дрожали, как струны арфы, и вспыхивали алым во мраке.

— Здорово, — сказал Тео. — Я ума не приложу, зачем ты тратишь время на эту дурацкую компьютерную графику.

— Потому что за нее платят.

Она не любила, когда брат, спустившись со своих богемных высот, начинал учить ее жизни. Музыкантам проще, говорила она. Им реже приходится идти на компромиссы.

— А это что? — Тео взял фотографию аквариума.

— А, это мои рыбки. Я давно хотела тебе показать. Помнишь, папа делал всякие штуки, чтобы рыбкам было веселей? Ну, обломки кораблей и всё такое. Это целое искусство, называется акваскейп. Можно создавать целые миры под водой. Я этим занималась, пока не было Нины. Просто чтобы не свихнуться.

— А чего они такие бледные? Не кормишь, что ли?

— Они слепые. Это мексиканские тетры, живут в пещерах. Им зрение ни к чему.

Тео помолчал.

— А чего кошку не заведешь или собаку? С ними хоть поговорить можно.

— Не хочу теплокровных, — сказала Тина и взяла с пола рюкзак: уйти сейчас было бы очень кстати.

— Жалко. А то я хотел тебя попросить, чтобы ты Арлет к себе взяла, если что. У нее же больше нет никого. Мику она не нужна. Не в приют же обратно.

— Иди ты знаешь куда с твоими шуточками, — сказала Тина устало. — Я с тобой по-хорошему, а ты издеваешься.

Она вскинула рюкзак на плечо, обвела комнату взглядом и внезапно поняла, что тут было не так: в квартире не пахло женщинами. Мужчинами, впрочем, тоже. Пахло собакой, и то самую малость.

— Так, значит, — сказал Тео, подавая ей куртку, — у тебя дома аквариум со слепыми рыбками? И ты говоришь, что ты нормальная?

Войдя в свою студию, Тина бросила куртку на диван и рухнула рядом. Ей хотелось лечь и заснуть — и одновременно хотелось сделать что-то отчаянное и злое. Она сосчитала до десяти, как учил Тео, когда нужно успокоиться перед выходом на сцену. Это не помогло. Тина пересела на стул перед аквариумом и попыталась медитировать. Перед глазами колыхались водоросли, высаженные террасами. На заднем плане белели гладкие бока гранитных валунов. В центре композиции возвышалась голова Будды, и рыбки целовали его в закрытые веки.

Она вернулась на диван и открыла ноутбук. Ей хотелось поговорить хоть с одной живой душой, и она решила все-таки написать Нине. В конце концов, они никогда друг друга не увидят: даже если Нина ей ответит, она сможет притвориться, будто ничего не получала. Но, скорее всего, ответа не будет — а значит, можно быть предельно честной. Тине стало легко от этой мысли. Она открыла почтовую программу, вбила адрес и стала писать — быстро и начисто, ничего не перечитывая и не добавляя. Поток сознания. Она писала, что в жизни у нее нет почти ничего, что можно по-настоящему любить. Она любит брата и любит рассказы, когда-то принесенные ей прибоем, как чье-то послание в бутылке. Она была уверена, что Нина так и отправляла их по кабелю куда-то в неизвестность: ей не нужна была слава, ей просто хотелось, чтобы кто-то однажды нашел их и полюбил. Эти рассказы ловят меня над пропастью, писала Тина. Вы знаете, есть такая штука — линейная перспектива. Чтобы наглядней объяснить ее студентам, рисуют сетку, сходящую на нет в дальней точке рисунка. Вот этой сеткой меня и ловят ваши рассказы, когда хочется слететь с моста вместе с мотоциклом. Она натягивается, и я лежу, как в гамаке, и смотрю в бескрайнее небо с крошечным солнцем посередине.