Алиса Ханцис - Аквариум

Не глядя, он протянул руку за пачкой чая и поморщился от боли, задев что-то колкое. Подул на пальцы, рассеянно думая о том, кто мог сунуть сюда посудный ёршик; поднес руку к лампе и вгляделся в паутину папиллярных линий. Свежая ранка уже начала кровоточить; соседние, едва успев затянуться, снова раскрылись. Он положил палец в рот, другой рукой бросил в заварник горсть чайных листьев и попытался вспомнить, о чем еще они могли говорить вчера. Всё ведь, кажется, было мирно. Пришла Тина с рюкзаком, полным еды, и сама похожая на этот свой рюкзак: ее переполняли теперь, поочередно и сразу, впечатления, идеи, тревоги и сомнения. Выкладывая на стол банки, пачки и лотки, она взахлеб рассказывала ему о мультиках, сделанных из проволоки и спичек, — о гениальных мультиках, таких умных и страшных, что ей оставалось только одно: забрать документы и пойти в уборщицы.

— У тебя бывало чувство, что кто-то сделал до тебя всё, о чем ты даже помечтать как следует не успел?

— Конечно, — сказал Тео, пододвигая ей кружку с чаем. Они сидели на кухне у Ми, пока остальные курили.

— И как ты с этим справляешься?

— Никак. Знаешь, у психологов есть пять стадий горя. Человек проходит их, когда узнаёт, к примеру, смертельный диагноз — свой или своего близкого. А у творческого человека есть пять стадий развития, и тебе их придется пережить. Слушай и запоминай: потрясение, подражание, поиск, проникновение, полет.

— А почему на П?

— Вырастешь — придумаешь свою версию, — сказал Тео, успевший к тому времени сочинить несколько рассказов, где все слова начинались с одной буквы.

Тина беззвучно пошевелила губами, будто повторяла урок. Лицо ее было серьезным.

— Значит, у меня первая стадия?

— Пока да. Но это легко исправить.

— А у тебя?

— А я уже там, — он показал взглядом на потолок. — Меня как зовут? Вот то-то же. Пойдем, покажу кое-то. Надо тебе придать ускорение.

Он усадил ее на тахту в большой комнате и разложил рядом свой самый залистанный в этом доме художественный альбом.

— Если ты хочешь работать с предметами, тебе надо научиться видеть их внутреннюю жизнь, метафизику вещей. Вот видишь трубку? А ее нет.

— Как нет?

— А тут написано. Читай: Ceci n’est pas une pipe . «Это не трубка».

Он показал ей все свои любимые афоризмы: парящие в небе валуны; яйцо в птичьей клетке; русалку наоборот. Процитировал на память высказывание автора о том, что работа с объектами — это решение теоремы. Надо, говорил он, найти тот свет, который высветит суть именно этого предмета.

— Попробуй, — добавил Тео, закрывая книгу. — Начинай с подражаний. Набьешь руку, а потом оно само придет.

Хлопнула дверь, в прихожей затопали, и в комнату ввалились брат с однокурсником, Ми и еще одна девушка, которая курить не уходила. Собственно, ее тут прежде и не было.

— Привет, — сказал Тео. В ответ девушка несмело улыбнулась, и он понял, что уже видел ее совсем недавно. — А лошадь где, внизу? Может, она тоже поднимется? Места полно.

— Лошадь просила передать, что не сможет сегодня, — Мик уже стоял за спиной у гостьи, галантно принимая пальто.

Он никак не мог вспомнить ее имени. Помнил только, что имя было неправильным. Он стал рассматривать ее, осторожно, чтобы не спугнуть: без лошади всадница тут же утратила опору — не знала, куда девать руки, куда садиться и на что смотреть. Последнее, впрочем, исправилось быстро: взгляд ее упал на альбом, и лицо осветилось радостью узнавания.

— Я поставлю чайник, — сказала Ми, ободряюще улыбнувшись гостье. — Вы располагайтесь, где хотите. У нас тут запросто.

Девушка подумала и расположилась на самом краешке тахты, поближе к альбому. Ее цветовая гамма полностью повторяла ту, что была на картине с обложки: джемпер был цвета зеленого яблока, джинсы — черными, как сюртук джентльмена, и красной была заколка на волнистых каштановых волосах. Глаза, странно большие для такого маленького лица, были серо-голубыми, как граница неба и моря, с таким же, как эта граница, неясным, ускользающим выражением.

— Вы любите его? — спросил Тео, посмотрев на девушку в упор.

— Да, — созналась она просто. — Очень люблю.

— А что больше всего?

Она бережно придвинула к себе альбом. Кончиками пальцев взялась за обложку, каскадом рассыпала глянцевые страницы. Она была, видимо, близорукой и склонялась так низко, что отсветы картин ложились ей на щеки.

— Вот это.

Высокие здания вдоль набережной едва угадывались сквозь золотистый туман. Баллюстрада моста уходила краем в этот туман, но в ближайшей к зрителю точке она была графичной и четкой. Черный человек с усталыми крыльями за спиной смотрел в недоступную зрителю даль. Задумчивый лев лежал на мостовой, баюкая лапу. Оба делали вид, что не замечают друг друга.