Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— Ты говоришь так только для того, чтобы я ушел.

— Нет, ты получишь свой танк, — решительно заявил Якоб.

— Честное слово?

— Слово воина. А ты ведь знаешь, что оно значит немало!

— Договорились, — удовлетворенно сказал мальчуган. — Но не забудь: ты обещал! — Он поднял с песка бутылку с длинным горлышком и заторопился прочь, Еще долго они видели, как мелькают его белые резиновые сапожки.

— Послушай, Якоб, — произнес после паузы ефрейтор Бергеман, когда они шли через дюны к казармам. — Зачем ты ему наобещал?

— Вас забыл спросить! — ответил унтер-офицер.

— Тогда смотри сам и выполняй.

Якоб беспомощно развел руками:

— Постараюсь.

— Совсем не обязательно выполнять это обещание, — заметил Петцинг.

— Ничего другого от тебя и не следовало ожидать, — сказал Якоб.

— А ты небось рассчитывал втянуть в это дело кого-нибудь из нас? Никто на это не клюнет. — Он подтолкнул Бергемана: — Или ты, может, согласишься пожертвовать своим свободным временем?

Ефрейтор засопел, почесал у себя за ухом и пробурчал что-то непонятное. Сделав несколько шагов, он сказал:

— Не-е-ет!

Каждый казался погруженным в собственные мысли. Они дошли до первого здания и дальше зашагали по бетонной дороге.

— Сыну моей сестры, то есть моему племяннику, исполнилось восемь лет. Так я его однажды так разыграл, что он с тех пор у меня ничего не просит. А знаете как? — неожиданно сказал Штриглер.

— Как? — спросил Петцинг и остановился.

По тону Штриглера нетрудно было догадаться, что сейчас последует какая-нибудь забавная история. Петцинг в любое время был готов слушать всевозможные истории, особенно смешные или сальные.

— Расскажи, — попросил он.

— Так вот, год назад племяш спрашивает у меня: «Ты ведь мой дядя?» «Разумеется, — отвечаю ему, — я твой дядя». — «Тогда почему же ты мне никогда ничего не приносишь?» «Ого, — думаю, — так вот откуда ветер дует!» И отвечаю: «В следующий раз, дорогой мой, я тебя не забуду». Честно говоря, я не придал его словам никакого значения. К тому же кошелек мой всегда пуст. Хронический сквозняк, если можно так выразиться. Ведь тогда я еще учился в школе, хотя племянник мой этого и не знал. «Ну что, дядя, ты сдержал свое обещание?» — спросил он меня в следующий раз. «Ах, — ответил я небрежно (а про себя подумал: «Ничего страшного»), — ведь я тогда пошутил с тобой». С тех пор он не верит ни единому моему слову.

— И это все? — разочарованно спросил Петцинг.

— Все, — ответил Штриглер.

— А к чему ты все это рассказал?

— К тому, чтобы вы знали, что у детей очень хорошая память на обещания.

— Ерунда. Ничего это не значит.

— Значит! Раз дал слово, держи его. Якоб дал слово от всех нас, и я на его стороне.

Воцарилось молчание. Затем Штриглер, обращаясь к унтер-офицеру, сказал:

— Якоб, ты смело можешь рассчитывать на мою помощь.

Сказаны эти слова были почти торжественно.

«А что, собственно говоря, произошло? — мысленно спрашивал себя Якоб вскоре после того, как он познакомил ребят с мальчиком. — Откуда вдруг у меня появилось чувство удовлетворенности? Быть может, из-за письма Грет? Возможно, но только частично. Отчего вдруг сделалось так легко на душе? Этого Штриглера толком не поймешь, сперва крутит и вертит, а потом вдруг поддерживает меня. «Якоб, ты смело можешь рассчитывать на мою помощь». Это даже неплохо».

Пройдя по коридору, Якоб остановился у кабинета лейтенанта Теля, постучал и вошел. Молодой офицер сидел за письменным столом, положив руки на какие-то бумаги.

— Я догадываюсь, зачем вы пришли, — произнес он.

— Думаю, что нет. Мой рапорт еще у вас? — спросил Якоб.

Тель порылся в бумагах, нашел листок и поднес его к своим глазам.

— Как видите…

— Слава богу, — обрадовался Якоб.

— Почему?

— Верните его мне. Мне вдруг расхотелось переходить в другую часть, а почему, я и сам еще толком не знаю. Следовательно, вам эта писанина теперь ни к чему.

— Не сердись на меня, если я сейчас тебе кое в чем признаюсь, — сказал в тот же день после обеда Тесен рядовому Штриглеру, подойдя к нему во время чистки оружия. — Ну и зол же я был на тебя раньше!

Штриглер продолжал неторопливо чистить ствол автомата. На его аскетическом лице промелькнула довольная улыбка.

— Вот как? — только и сказал он.

— Ничего хорошего я о тебе не мог сказать, — продолжал Якоб, — и все из-за твоего поведения.

— Могу себе представить, — произнес наконец Штриглер.