Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— Скажи, почему ты вдруг решил поддержать меня? — поинтересовался Якоб.

Штриглер положил автомат на табурет, взял в руки затвор и начал его чистить. Затем, бросив взгляд в сторону Бергемана и Петцинга, он тихо произнес:

— Атмосферу, которая была у нас в экипаже, рано или поздно нужно было разрядить.

— И это говоришь мне ты? — удивился Якоб.

Штриглер хотел признаться, что он и раньше готов был встать на защиту Якоба, да все как-то не решался. Он не сделал этого ни в тот раз в присутствии лейтенанта, ни позже перед Якобом. Ведь если быть совершенно откровенным, следовало здорово заняться самокритикой.

Начальство возлагало на Штриглера надежды, так как он был самым образованным в экипаже. Он знал гораздо больше, чем его товарищи. Он мог безошибочно решать дифференциальные уравнения, составлять замысловатые формулы сложных химических соединений, объяснить строение атомного ядра. Разумеется, он изучал и «Манифест Коммунистической партии», в котором написано, что по Европе бродит призрак коммунизма. Был в состоянии сделать устный реферат минут на двадцать о сущности государства, как капиталистического, так и социалистического, о роли народных масс в истории и многом другом. Безусловно, ему были ясны причины империалистических войн, а защита завоеваний социализма представлялась ему как логическое следствие разделения мира на два лагеря. Короче говоря, у него было все для того, чтобы стать сознательным воином…

Закончив школу, Штриглер получил вежливое, но настоятельное напоминание о необходимости выполнить свой гражданский долг и отслужить положенный срок в Национальной народной армии, о которой он в ту пору имел довольно-таки смутное представление. В основном он видел воинские части на парадах, которые в праздники транслировались по телевидению, да и эти передачи он смотрел без особого внимания. Кое-что он читал об армейской жизни в газетных статьях, специальных брошюрах или слышал по довольно редким докладам на военно-политические темы в школе. Короче, он знал о ней столько, что у него сложилось своеобразное представление об армии, довольно далекое от реальных будней.

Но именно эти будни и доставляли ему теперь так много неприятностей: ранний подъем, бесчисленные построения, строевая подготовка, поверки, несение караульной службы, уборка помещения и даже стирка подворотничков. Кроме того, ему, никогда раньше не делавшему даже утреннюю зарядку, немало трудностей доставляли занятия физической подготовкой. В столовой его никто не спрашивал, что ему нравится больше. Рассуждать здесь особенно не приходилось: почти все делалось совместно и под строгим контролем. И мать была далеко, и подруги не было рядом, и постель оказалась не такой уж мягкой, и отпуск давали редко. А какой храп стоял у них в комнате! За довольно короткое время танкисту Штриглеру надоело служить в армии. С одной стороны, он прекрасно понимал необходимость существования Национальной народной армии, понимал, какую важную функцию она выполняет, а с другой — никак не хотел понять, почему именно он должен служить в ней…

Оказавшись в части, Штриглер столкнулся со всякими трудностями воинской службы. Более того, пришлось познакомиться и с такими вещами, которых, собственно, не должно было быть, например, с недостаточной выучкой отдельных младших командиров, их несколько грубым отношением к подчиненным, особенно в тех случаях, когда стоило бы прислушаться к их советам, и тому подобным неприятным явлениям.

При таком отношении Штриглера к служебным обязанностям случай с дорожными указателями был как раз кстати. Указателями служили камни, разграничивающие танковую проезжую полосу, которая вела от казармы в район учений.

— Раньше я никогда не обращал внимания на дорожные разграничительные полосы, — неоднократно рассказывал впоследствии Штриглер, каждый раз корча при этом насмешливые гримасы, — хотя мы почти ежедневно выезжали в поле. За три дня до проверки я вдруг заметил, что камни, которыми обозначена разграничительная линия, выкрашены в ослепительно белый цвет. «Ну что ж, — подумал я, — неплохо придумано для безопасности движения: ни один танк не собьется с пути». К моему великому удивлению, после возвращения в расположение части вызывает меня к себе офицер из штаба полка и сует мне в руки канистру с красной краской и тонкую кисточку. Краска, собственно, была не красная, а скорее розоватая: видимо, ее слишком жидко развели. «На каждый камень, — заявил мне офицер с таким видом, будто ставил передо мной задание, от выполнения которого зависело дальнейшее существование всей нашей армии, — на расстоянии ладони от верха должна быть нанесена опоясывающая сантиметровая полоса». Сказав это, он с беспокойством взглянул на небо. «Надеюсь, дождя сегодня не будет, — добавил он, — краска неводоустойчивая и может продержаться не более трех дней. А за это время, бог даст, проверка и закончится…»