Вадим Макшеев - Разбитое зеркало

— Господи, Дарья, однако…

Обнялись у порога, заплакали.

Дивились когда-то в Красноярке — пятьдесят лет Василисе, двоих сыновей проводила, а ни единого седого волоса. Взяли свое время и горе — голова белым-белехонька, видеть худо стала. А так по ее летам еще слава богу. Ум здравый, речь хорошая.

Ехала Дарья, думала — повидаюсь да сегодня же обратно на поезд. Не пустили. Пелагея — дочь Василисы Константиновны с работы пришла, муж Пелагеин. Только на другой день к вечеру уехала. Были в свое время Дарья со свекровкой не шибко дружны, та больше Панку любила, к ней ласковей была. Жили-то все вместе: Василиса Константиновна, Иван, Михаил, две снохи. Мужики только и успели себе лесу на дома заготовить. Так и остались те сутунки неошкуренными… Дружно, не дружно, чего теперь. Все быльем поросло.

Говорили с Василисой Константиновной больше о теперешнем, прошлого совместного не тревожили. Она все про внука рассказывала — какой он хороший, какая жена у него славная, где оба работают… Спросила только раз:

— Со Степаном советно живешь?

Да ничего, мол. Все у нас есть, корову держим.

— Ваню-то когда поминашь?

— Поминаю, мамонька.

Сказала и заплакала. Больше к тому не ворочались. Когда уезжала, припала к свекровушкиному плечу:

— Прости меня, мамонька.

К Октябрьской послала Дарья ей поздравительную открытку, а после Нового года пришло от Пелагеи письмо — померла Василиса Константиновна, неделю и прохворала всего. Царство небесное… Тихо померла, никого не намаяла.

На дворе стемнело, но все же веселились молодые, ходили парочки, не знающие войны, где-то играла музыка, и ярко светились окна клуба. Стыла на горе серая пирамидка, смутно белел вокруг утоптанный снег, и лежали на холодном бетоне недожившие до утра подснежники.

Тикали круглые часы, неразличимые, передвигались по кругу стрелки, отсчитывая время по заменявшим цифры черточкам… Полетели с рябого неба снежные хлопья, льнули к ресницам, таяли на мокром Дарьином лице, где-то в белой мятущейся мгле стучала телега и близился, нарастал уносимый ветром старческий крик:

— Выпрягайте, бабы! Ко-ончилась! Война ко-ончилась!

И кто-то другой, невидимый в белой метели, тихо произнес рядом:

— Теперь вечно будем жить… Ве-ечно…

Вздрогнув, она пробудилась. Чернела ночь, смолкли звуки, голоса, и было только слышно, как шумит на улице порывистый ветер.

Долго лежала, глядя в темноту, а когда уснула, приснилось однажды привидевшееся: закатное небо, ельник по-над яром, лодка на темной реке… И опять задохнулась во сне криком. И голос был нехорошим, сдавленным, словно задыхалась, словно билась в силках ночная птица.

А ветер на улице дул все сильнее. Налетевший с юга, он принес тепло, сгонял последний мокрый снег, сносил с крыши крупные капли, и, косо падая, они ударялись о темное оконное стекло. Будто кто-то вернулся, будто кто-то все стучался и стучался в свое окно…

Город Тарту носит свое наименование с 1919 года, до этого назывался Юрьевом, еще раньше — Дерптом (здесь и далее прим. автора) .

«Нансеновские паспорта» — временные удостоверения личности, введенные Лигой Наций, заменявшие паспорта для апатридов и беженцев.

Мой брат болен (нем.).

— Это только начало, то же самое будет с Россией.

— Россия — не Польша.

— Что же ты не живешь в своей России?

— Не твое дело, вырасту — уеду туда.

— Вот тогда там и встретимся.

«Да здравствует!»

Кайтселиит — союз обороны, военизированная организация в буржуазной Эстонии.

Из письма И. А. Бунина в Кивиыли М. В. Карамзиной. Литературное наследство, т. 84. Иван Бунин. Книга первая, стр. 670.