Шубханги Сваруп - Широты тягот

Ей так отчаянно хочется поверить нежданному визитеру, что это вызывает противоположный эффект. Теперь ее захлестывает мучительное недоверие.

— Ты обманщик… Тебя подослали мои братья, чтобы вернуть меня в деревню. Они хотят наказать меня за то, что я сбежала с его отцом, — говорит она.

Спустя четыре дня Мэри отправляется в Рангун вместе с Тапой.

* * *

Мэри покидает Андаманские острова на небольшой лодке — динги . Слезы, древние, как жизнь, и юные, как дождь, влекут динги к дельте Иравади — туда, где река держится за море девятью пальцами так крепко, что в этом месте взбухли песчаные дюны. Двадцать два года тому назад Мэри оставила своего восьмимесячного младенца на подобной дюне во времени.

У их лодки есть мотор, а кроме нее и Тапы в ней еще трое перевозчиков — роскошь для морского путешествия, которое редко занимает больше восьми часов.

Воды между Андаманами и Бирмой контролируют мокены, или морские цыгане. Обычно перевозчиков на этот маршрут выбирают за их эмоциональную неуязвимость. Моряцкая песня воспевает тех, кто способен преодолеть этот путь, — непроницаемых, как глина, плавучих, как смола, выносливых, как золото. Ибо один день, необходимый для пересечения разлома, в этих капризных водах легко может обернуться целой жизнью. Никто, даже циклонные облака и глубоководные потоки, не может противиться его могучему притяжению. Всегда есть опасность соскользнуть в гигантскую расселину. Разлом связывает Бирму с островами, словно плачущий глаз — с оброненными им слезами. Не всю боль и уж точно не все тяготы способен смыть Индийский океан!

Некогда гордый материк в своем праве, теперь Бирма зажата между Индией и Азией. Индия тащила ее за собой на север, Азия, наперекор, толкала на восток. И от лица, погребенного под каменной россыпью, остался один плачущий глаз. Орлиные черты Бирмы перекорежило в непреодолимые пики и ущелья. Щеки покрылись оспинами мокрых джунглей и сухих пустынь. В волнистых плоскогорьях и тропических островах сквозит отчаяние — память о былой красоте. Всю ее, от краев до сердца, исчертили разломы, самый большой — в форме огромной Иравади вдоль хребта страны, соединяющего острова внизу с Гималаями наверху. Под таким давлением Бирма никогда не слилась бы со стиснувшими ее массами. Она могла только крошиться.

Корпус динги, напротив, выдолблен из цельного ствола. Уж он-то не развалится на куски, даже если это произойдет с тем, что его окружает. И не утонет — плавнику это не грозит. Даже если его закрутит в коловороте, как перышко, рано или поздно море устанет и выкинет его на берег.

Годы спустя эта лодка будет валяться на отмели, уже никому не нужная. Ей будут составлять компанию перекрученные древесные корни, покинутые раковины и угри, запутавшиеся в пластиковых сетях. Во время отлива бедные поселяне подойдут к ней, отрубят что смогут и заберут на дрова. Ее забытые кости унесет в океан. Никто, кроме любопытной собаки, не заметит очертаний на коре. Тех дырок, узлов, линий и треугольников, в которых Мэри годы тому назад мерещились горы, реки и водяные воронки.

Плененные в динги, слезы Мэри возвращают ее обратно в детство, к тем дням, когда она, заходясь истерическим плачем, колотилась головой оземь и норовила ударить каждого, кто к ней приближался. Никто не понимал силы ее страданий и тем более глубины ее обиды — обиды за то, что ее предали. Ею овладели духи голода, говорила мать девочки между попытками накормить ее. С тех пор как Мэри была ребенком, прошло несколько десятилетий. Она перестала им быть в тот день, когда смирилась с голодом.

Захлестываемая в динги паникой, она успокаивает себя выдумками, как когда-то поступала ее бабушка. Слабо различимый на дереве треугольник — это гора или тростниковая крыша? Не рыбацкий ли это навес вроде тех, под которыми прячут на берегу лодки? А круги — водовороты, солнце или луна? Может ли быть больше одной луны или солнца? Может ли быть больше одного любимого?

Вымоченная в соленой воде древесина так мягка, что на ней можно рисовать ногтями. Мэри выцарапывает условную лодку, изогнутую, как ее ноготь, а под ней — условное море. Потом рисует кружок с ногами по периметру и расчерчивает его на лоскуты, как черепаший панцирь. Добавляет голову и две щелочки вместо глаз. Она помнит эти печальные глаза с того случая, когда сварила черепаховый суп на целую неделю. С тех пор, кажется, прошла вечность. Она нарекает свое создание Скорбящей Черепахой.