Матс Страндберг - Последняя комета

Пара женщин из свидетелей Иеговы пытается всучить нам брошюры с яркими картинками Иисуса и Марии, Иисуса в окружении детей, Иисуса, который гладит овец. Мы отказываемся. Я думаю обо всех тех случаях, когда они ошибались насчет конца света. Сейчас все точно заранее известно.

Турникет на входе в метро стоит открытым. Мы проходим мимо пустых кабинок, где обычно сидела охрана. Спускаемся на эскалаторе под землю. Выходим на станцию красной линии, откуда поезда идут в южном направлении.

– Они сейчас ходят немного иначе, – говорит Юханнес и кивает в сторону выключенного информационного табло. – Обычно появляются где-то раз в час.

– Как мало здесь народа, – говорит Люсинда и оглядывается.

– Большинство больше не ездит в центр без особой необходимости. Здесь теперь нечего делать.

Рельсы скрипят и гудят. Из туннеля приближается свет.

– Черт, какая удача, – говорит Юханнес и ведет нас вперед по платформе.

Обрывки газет и мелкий мусор взмывают вверх и кружатся над путями. Приближающийся к нам поезд старой модели. Я вижу женщину-машиниста, похожую на Джудетт, и мне становится интересно, каково ей проводить последние дни, подобно кроту. В темноте и под землей.

А может, именно эта работа и заставляет ее вообще вставать с постели?

Если бы Тильда не умерла, чем бы я сейчас занимался? Неужели точно так же, как и раньше, продолжал бы ходить на вечеринки, лишь бы ни о чем не думать?

Открываются двери. Среди выходящих людей я узнаю известного политика. Он одет в костюм и блестит от пота. Наверно, направляется в здание риксдага.

Мы сидим у открытого окна в центре вагона. Когда поезд трогается, Юханнес спрашивает у нас, как дела у Аманды, и Люсинда рассказывает, что они встречались несколько раз.

– Ты сможешь передать ей привет? – говорит Юханнес. – Она больше не хочет разговаривать со мной.

– Я не могу, – отвечает Люсинда. – Она не знает, что я здесь.

– О. Да. Конечно.

Мы выезжаем из туннеля, минуем станцию «Гамла стан» и едем по мосту. Свежий воздух врывается внутрь через открытое окно.

– Поезд там больше не останавливается, – объясняет Юханнес. – Вестибюль этажом ниже затоплен. Насосы так много раз выходили из строя, что всю станцию в конце концов закрыли.

Я смотрю на красивые фасады старых домов на берегу. Они словно горят в лучах заходящего солнца. Люди группками сидят на набережной.

– Как здорово, что ты оказалась с Симоном, когда он получил сообщение от Тильды, – говорит Юханнес Люсинде.

Я сижу молча и смотрю на них, толком не слушая, о чем они говорят. Мне доставляет удовольствие наблюдать за тем, как два человека, которые мне очень нравятся, знакомятся друг с другом.

Поезд останавливается на станции «Шлюссен». Кто-то выходит, потом заходят новые люди. Я никого не интересую. Мне не нужно задаваться вопросом: верит ли кто-то из них, что я убил мою бывшую девушку?

– Надеюсь, это сделал не кто-то из наших знакомых, – говорит Юханнес.

– Я тоже, – отвечает Люсинда. – Потому что в противном случае получается, что это знакомый и Симона тоже, и он заставил людей поверить в его вину.

Я смотрю на нее. Мне и в голову не приходило взглянуть на произошедшее под таким углом. Но я стараюсь сразу избавиться от этой мысли, поскольку приехал сюда отдохнуть от всего.

Когда мы минуем станцию «Хорнстул», Юханнес рассказывает, что многие в его коммуне стали буддистами. Если верить ему, большинство из того, что они говорят, звучит довольно разумно. Люсинда спрашивает, как все будет функционировать, когда после Фоксуорт для реинкарнации не останется никаких тел. Юханнес смотрит на меня, и, насколько я понимаю, она ему нравится. Он отвечает, что, по словам тех, с кем он разговаривал, останутся другие измерения и временные линии и даже иные цивилизации в других солнечных системах.

Машинист объявляет по громкой связи, что поезд прибывает на конечную станцию «Лильехольмен». Мы встаем. Держимся за один и тот же поручень, чтобы не потерять равновесие.

Моя рука снова касается руки Люсинды. Я не убираю ее.

Покинув вагон, мы впервые с момента нашего приезда в Стокгольм оказываемся на улице. Воздух теплый и сухой. От переполненных урн исходит сладковатый запах гниения. Мы поднимаемся по эскалатору и оказываемся на пустынной площади с большим торговым центром. От огромных стекол его фасада остались только осколки. Несколько алкашей собрались вокруг пары скамеек.

Мы идем в другом направлении, мимо железнодорожного перрона, потом вдоль дороги с закатанными в асфальт рельсами. Проходим здание из стекла и металла с прямолинейными формами. На столбах висят рекламные щиты, приглашающие посмотреть балет в оперном театре. В одной из витрин остались выгоревшие на солнце плакаты с квадратными студенческими шапками. Дорога слегка изгибается, и, повернув на перекрестке налево, мы оказываемся в старом промышленном районе.