Эмма Донохью - Притяжение звезд

– Что с ним не так? – просипела Онор Уайт.

– У вас здоровый мальчик, миссис Уайт, – сообщила я, – но у него раздвоенная губа.

И я протянула ей завернутого в одеяльце младенца.

Ее покрасневшие глаза с трудом сфокусировались на треугольном ротике. Она перекрестилась неверной рукой.

– Хотите я вас усажу, чтобы вы могли его подержать?

Но ее взгляд погас, словно захлопнулась крышка секретера.

– Ей лучше полежать, чтобы стимулировать кровообращение, – пробормотала доктор Линн.

– Верно. Виновата.

(Мне бы надо было об этом помнить!)

Я бы предложила матери положить младенца себе на грудь, но, возможно, даже его вес пушинки мог бы затруднить ее свистящее дыхание. И я просто держала его на руках около нее, так близко, как будто это она его баюкала, и его покрытая пушком головка оказалась почти вплотную к ее голове. И я была готова сразу же убрать его, если бы она раскашлялась.

Она не выказала ни малейшего поползновения его поцеловать. Слеза выкатилась из ее глаза и упала в разделявшую их пустоту.

– Bearna ghiorria, – прошептала доктор Линн.

Я знала немного гэльский, но эту фразу не поняла.

– Что это значит, доктор?

– Заячья губа, – объяснила она. – Принесите его мне через месяц, миссис Уайт, и я все исправлю.

С ее стороны это было великодушно, но говорило о том, что она не поняла статус Онор Уайт из ее медицинской карты: теперь мать и дитя будут находиться под попечительством монахинь. Впрочем, врач могла сказать это просто из вежливости, как сказала бы любой другой матери, родившей младенца с таким дефектом.

У меня еще не было возможности спросить Онор Уайт, собирается ли она кормить младенца, но в любом случае малыш не смог бы ухватить сосок раздвоенной губой.

– Ему потребуется кормление с ложки, ведь так, доктор?

Она обдумала мой вопрос.

– Ну, по крайней мере, нёбо закрыто, что уже хорошо… Он мог бы взять бутылочку с широкой соской и прорезанной в ней крест-накрест щелью. Но его надо будет держать прямо, сестра, и следить, чтобы струя лилась медленно. Я попрошу в родильном отделении прислать сюда молочной смеси для грудничков.

– Спасибо!

Заячья губа, вспомнила я учебник, может вызывать экссудативный отит и дефекты речи. Но это ерунда по сравнению с тем, как люди потом будут пялиться на него, или отводить взгляд, или насмехаться, считая мальчика паршивой овцой в стаде. Я подумала, что через неделю это человеческое существо и его мать отправят на все четыре стороны.

И тут мне пришло в голову: все младенцы без изъянов на лице найдут приемные семьи гораздо раньше его. Закончатся ли его скитания тем, что он окажется в сиротском приюте и будет выкормлен там незнакомой женщиной за отдельную плату, как это случилось с Брайди? И захочет ли приютская кормилица отнести его к хирургу или он так и вырастет, обреченный быть мишенью для издевательств?

– У него день рождения тогда же, что у сестры Пауэр, – объявила Брайди. – Ой, и у меня! (Ее веселый взгляд встретился с моим.) Первое ноября, как-никак большой праздник!

Онор Уайт тихо проговорила:

– День Всех Святых.

Я подумала: интересно, возрадовалась ли душа этой набожной женщины тому, что ее младенец родился в день большого церковного праздника.

Доктор Линн выпрямилась и сказала:

– Ну что ж, вроде бы все в порядке. Всем доброй ночи. – И, дойдя до двери, обернулась: – Да, забыла спросить, как вы себя чувствуете, сестра Пауэр?

– Отлично.

А я даже чашки чаю еще не выпила.

– Но вид у вас усталый. Поспите здесь, чтобы не тратить время на дорогу домой и обратно.

– Да, но…

– Вы знаете, сестра, бактериологи установили, что физическое истощение снижает сопротивляемость инфекциям?

Я улыбнулась, уступая ее доводам.

– Хорошо, доктор.

Дома у нас телефона не было, но Тим не стал бы беспокоиться; он знал, что иногда мне приходилось ночевать в больнице.

Веки Онор Уайт затрепетали.

Прежде чем дать ей уснуть, я ее подмыла и наложила два тугих бандажа – один на живот, другой на грудь, потому что она все равно не стала бы кормить, – но грудной не стала слишком стягивать, как я это сделала Делии Гарретт, чтобы она могла свободно дышать.

– Скажите, мы можем кому-то сообщить радостную новость? – спросила я тихо.

Должен же у нее быть кто-то близкий: сестра или, на худой конец, подруга. Я надеялась услышать какое-то имя.

Но Онор Уайт покачала головой. Ее веки смежились: она провалилась в сон.

Почувствовав вдруг головокружение, я села за рабочий стол. Рука у меня болела, точно я оцарапала ее о колючую проволоку, по коже расплывался синяк.