Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

К нему пришла странная мысль: если бы он перечитал роман в те времена, когда работал вице-премьером правительства, то, возможно, вел бы себя иначе. Хотя как именно, не слишком ясно представлял. По крайней мере, лучше бы знал, с какими процессами следовала бороться. В том числе и в самом себе. Грустно сознавать, как многое он упустил, не понял, не сделал, хотя до определенной степени повлиять на ситуацию возможность была. Но он не предпринял и половины того, что следовало бы предпринять.

После обеда желание продолжить чтение у Германа Владимировича не возникло, у него еще будет время прочитать весь роман, решил он. А пока хочется переключиться на что-то другое, мрачных мыслей и воспоминаний хватает и без этого произведения.

Внезапно пришла мысль — а не посмотреть ли фильм сына. Об его последней картине: «Свет и тени» немало говорят. А он все откладывал ее просмотр. Причем, причину этого не в состоянии объяснить, какое-то внутреннее незримое препятствие мешало ему это сделать.

В Интернете фильм был представлен только англоязычной версией, из чего Герман Владимирович сделал простой вывод, что в России он пока нигде не показывался. Впрочем, это даже и лучше, при переводе нередко возникают искажения текста и смыслов, а так он получит более точное представление о замысле Святослава.

Герман Владимирович нашел Михаила в каминном зале. Рядом с ним на столе стояли две опорожненных бутылки виски. Их результат был налицо, сын посмотрел на вошедшего отца осоловевшими глазами.

Герман Владимирович поморщился. Он сам пил немало, но вот напивался в жизни всего несколько раз. И то по большому поводу. Например, когда получил известие о своем назначение вице-премьером правительства. С радости влил в себя едва ли не две бутылки коньяка. Это уже потом он понял, что если уж выпивать, то скорее следует с горя, потому что эта должность принесла ему больше огорчений, чем радости. Но кто может предвидеть свою судьбу, особенно в момент ее триумфа? А ему тогда казалось, что он переживает именно такой момент.

Герман Владимирович сел рядом с сыном.

— Миша, ты говорить можешь? — на всякий случай спросил он.

Ратманов-младший в подтверждении кивнул головой, но получилось это у него не слишком убедительно.

— Ты слишком много пьешь, — констатировал Герман Владимирович, смотря на батарею из двух бутылок.

— Ту все много пьют, — не без труда ворочая языком, — отозвался сын. — Не успеваешь пополнять бар.

— Зачем ты выезжал в город? — поинтересовался Герман Владимирович. — Ты поступил опрометчиво.

— Срочное дело по работе, — вдруг нахмурился Михаил.

— И что за дело?

Сын пристально взглянул на отца.

— Я не могу тебе сказать, это конфиденциальная информация.

— Но ты хотя бы с пользой съездил? Решил вопрос?

Какое-то время Михаил молчал, по его виду было заметно, что он о чем-то усиленно размышляет, и этот процесс дается ему не просто.

— Не волнуйся, папа, я все решил, — произнес он. — Ты же меня знаешь, я всегда решаю все вопросы. И этот решу.

— Значит, еще не решил, — сделал вывод Герман Владимирович.

— Я же сказал: решу, — упрямо произнес Михаил Ратманов.

— Ладно, не стану тебя больше пытать. Я пришел по другому поводу.

— Да? — почему-то удивился Михаил. — И по какому?

— Я только что посмотрел фильм твоего брата: «Свет и тени». Ты случайно его не видел?

— Нет.

— Там есть, что обсудить.

— Обсуждайте, — пожал плечами Ратманов-младший.

— Именно об этом я и подумал: почему бы вечером не устроить общий просмотр фильма, а потом его обсуждение. Это лучше, чем глушить виски.

— Ну, так давай, посмотрим и обсудим. Мне даже интересно, что там наснимал братишка Святик. Помнишь, мы в детстве его так называли.

— Помню.

— Значит, договорились, — констатировал Михаил. — Будет, чем вечером заняться. Одно это уже радует. — Его губы расплылись в странной, кривой усмешке.

Герман Владимирович внимательно посмотрел на сына, хотел что-то сказать, но промолчал. Вместо этого он встал.

— Пойду, поговорю со Святославом по поводу вечера. — Он направился к выходу.

— Папа, скажи, а кого из нас троих ты больше любишь? — вдруг догнал его вопрос Михаила.

Герман Владимирович застыл на месте.

— Я вас всех троих одинаково люблю, — сказал он.

— Так не бывает, — не согласился Михаил. — Всегда кого-то любишь больше, а кого-то меньше. Вот я Ренату люблю больше Виталика. И ты — тоже. Давай уж колись.

— И зачем тебе это?