Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Я не могу в это поверить, это противоестественно, — покачала головой Соланж.

— Возможно, для вас, да, но не для тех, кто живет здесь. Рабство тут въелась в кожу, как у шахтера — угольная пыль.

— И нет тех, кто выступает против?

— Есть, конечно. Но они либо эмигрируют, либо рано или поздно надолго садятся в тюрьму. И это в лучшем случае. — Святослав внимательно посмотрел на Соланж. — Я почти не сомневаюсь, что Алексей кончит свои бурные дни в одном из исправительных лагерей. Думаю, ждать осталось недолго.

— Почему ты так думаешь? — В ее тоне прозвучала тревога.

— Спроси у Михаила, он должен знать. После пандемии режим непременно примется за репрессии. Все видят, как неумело он справляется с этим вирусом, а это означает, что власть в стране плохая. А чем она может ответить ее критикам? Только одним — заставить их замолчать.

— Но вед это ужасно! Надо их остановить.

— Интересно, как? — пожал плечами Святослав. — Ради своего выживания эти ребята пойдут на любые меры. И плевать им на мировую общественность; власть и деньги они ценят во сто крат больше, чем свою репутацию. Так что кричи, не кричи, возмущайся, не возмущайся эффект один.

— Но ты же его брат и известный режиссер, ты должен как-то спасти Алексея. Обратиться с воззванием к правительствам мира.

— Единственный способ ему спастись — прекратить свою деятельность, — сказал Святослав. — Или уехать из России. Как думаешь, он согласится на это?

— Думаю, не согласится, — ответила Соланж.

— Вот и я так считаю. Каждый идет к своей судьбе. И мешать бесполезно.

— Так нельзя, — сурово посмотрела она на него.

— А я полагаю, что только так и можно. Я не собираюсь его отговаривать. Да и бесполезно, он сам все понимает.

— Это будет не правильно, если он сядет в тюрьму. Я читала статьи про ваши тюрьмы, в них они сравниваются с кругами ада. — Соланж вопросительно посмотрела на Святослава.

— Абсолютная правда, — подтвердил он. — Многие не выдерживают условий и умирают. А что ты хочешь, для рабов места заключения всегда бывают очень суровыми. Какой смысл заботиться о них.

— Алексей же не раб.

— Когда попадет туда, станем им, — пообещал Святослав. — Почти все так кончают.

— То, что ты сказал сейчас, просто мерзко. — Соланж вдруг вскочила и выбежала из комнаты.

Азаров читал книгу «Моя жизнь» Махатмы Ганди. Он давно собирался это сделать, но все как-то не получалось. Теперь же, когда свободного времени было предостаточно, решил, что самое время. Удивительное оказалось то, что он нашел ее в библиотеке Михаила в каминном зале. Он и не предполагал, что у брата может оказаться подобное сочинение. Правда, по абсолютно новому состоянию тома он догадался, что Михаил скорей всего его даже не листал. А, возможно, и не знает, что он у него есть.

Азарову хотелось прочитать эту книгу, так как временами ощущал себя похожим на этого индийского борца за свободу. Тот, как и он, вел, казалось, совершенно безнадежную борьбу с могучим режимом, когда казалось, что победить нет ни единого шанса. И, тем не менее, это случилось. Конечно, на стороне Ганди были исторические благоприятные обстоятельства, но ведь и его заслуга огромна. Кто знает, если бы он не начал свое движение, Индия еще бы долго не освободилось от своего колониального статуса.

Азарова поразили слова Ганди: «Служение без радости не помогает ни тому, кто служит, ни тому, кому служат. Но все другие удовольствия превращаются в ничто, перед лицом служения, ставшего радостью». Это было то, что он чувствовал, но до сих пор не мог обречь в подходящее словесное обрамление. Все так и есть, он видел многих, кто понимал необходимость борьбы с узурпаторами власти, но они быстро, словно проколотый шар, сдувались, не находя в этой деятельности ни радости, ни ответа на запросы своего «я». Как ни странно, индийский мудрец прав: борьба должна доставлять удовольствие, иначе человека надолго не хватит. Одного долга для нее не достаточно, это чувство быстро изматывает, заставляет жить под постоянным напряжением. Нужно обладать сверхчеловеческой волей, чтобы выдержать такое испытание. Если уж говорить о себе, то он не до конца уверен в том, что его сил хватит на всю дистанцию, которая представляется очень длинной. Более того, ее конец пока даже не просматривается. От такой перспективы легко можно впасть в отчаяние. И со многими так и происходит. Раздался звонок телефона. Азаров, прежде чем ответить, посмотрел на монитор — звонил Александр Ломако. — Саша, что-то случилось? — спросил Азаров после того, как они обменялись приветствиями. — Никто из наших не арестован? — Пока нет, — успокоил его Ломако. — Хотя по некоторым признаком наблюдение за нами усилилось. — Нам не привыкать, — усмехнулся Азаров. — Что с нашим проектом? — Он сознательно не стал уточнять, о каком проекте идет речь, так как почти был уверен, что их разговор слушают посторонние люди. И ничего изменить тут невозможно, разве только перестать говорить. Но это для них не реально. — Из-за эпидемии есть некоторая техническая задержка, — сообщил Ломако. — Несколько ребят заразились вирусом и не могут пока заниматься нужным нам делом. Но, думаю, скоро все наладится. — Придется ждать. Речь шла об использовании дрона, которая им предоставляла одна компания, руководство которой разделяло их политические взгляды. — Да, тут мы не в силах ничего изменить, — согласился Ломако. — Что-нибудь еще? — К нам поступает целый вал звонков, сообщений, обращений о возобновление работы твоего канала на ютюбе. Люди хотят услышать твое мнение по актуальным вопросам. — Но я же в последней передаче предупредил, что объявляется перерыв. — Я знаю, но зрителей это не устраивает. Они хотят слушать и видеть тебя. Нужно срочно сделать очередной выпуск. Иначе мы потеряем часть аудитории. Люди не понимают, что происходит в стране в связи с эпидемией, испуг и одновременно возмущение действиями властей нарастает как снежный ком. — Хорошо, я подумаю, Саша. — Леша, думать некогда, надо записывать передачу. Пусть даже на камеру телефона. Нам простят, если качество будет хуже, чем обычно. Ростислав тебе же может помочь? — Может. Это все? — Пока, да. — Тогда до связи. Азаров отложил книгу и задумался. Ломако прав, надо возобновить выход программ. Он допустил ошибку, когда объявил о перерыве. Он исходил из того, что в такой сложный момент не стоит лишний раз раздражать власть, пусть она целиком сосредоточит свои усилия на спасение людей. Но, судя по тому, что он видит и слышит, что читает в Интернете, она в первую очередь занята собственным спасением и сохранением украденных активов и богатств. Нынешний режим никакие бедствия изменить не в состоянии. Жалость и сострадание — это не про него. Его мысли прервал стук в дверь. Азаров был уверен, что это Ростик и пошел открывать. На пороге стояла Соланж. — Алексей, я вам не помешала? — спросила она. — Нет, я рад вас видеть. — Он действительно обрадовался ее появлению. Он поймал себя на том, что ему становилось радостней только от одного ее присутствия. — Проходите, — пригласил он. Они расселись на стульях. Азаров выжидающе посмотрел на француженку. Та поняла его молчаливый призыв. — Я пришла к вам с важным разговором, — проговорила Соланж. — Точнее, захотелось продолжить нашу предыдущую беседу. Если вы, конечно, не против. — Я рад с вами говорить на любую тему, — улыбнулся Азаров. — Я сегодня весь день читала о России, — объявила она. — Да? — удивился он. — И зачем вам это понадобилось? — Вы спрашиваете, как ваш брат. — Могу лишь повторить вопрос, — развел руками Азаров. — Считайте это проявлением женского любопытства, — улыбнулась на мгновение Соланж. — Знаете, я посетила многие страны, все они разные. Но нигде меня не охватывало такое сильное ощущение, что я не понимаю, что происходит, как в России. Для меня это какой-то непостижимый мир. — Святослав разве вам не пытался объяснять? — Пытался, — подтвердила француженка, — но его объяснения скорей лишь усилили мои недоумения. — Боюсь, что и мои объяснения окажут такой же эффект. — И все же попрошу попробовать. — Спрашивайте. Может, сделать чаю? — Нет, чай будет лишь отвлекать. — Я вижу, вы очень серьезно настроены. — Да, — кивнула она головой. — Я вдруг поймала себя на том, что для меня это действительно важно. — Она посмотрела на него и отвела глаза. — Не спрашивайте, почему, просто примите, как аксиому. — Хорошо, не стану спрашивать, — согласился Азаров. — Итак? — Что для русских является свобода? — Мне кажется, то же самое, что и для других наций. — Нет, — не согласилась Соланж, — Святослав мне объяснил, что большинство населения у вас рабы по своему менталитету. А как вы думаете? Некоторое время Азаров размышлял, Соланж не сводила с него глаз. — Я не согласен с ним, — сказал он. — Но Святослав прав в том, что наша власть хочет, чтобы было бы именно так. Они хозяева страны, а все остальные — покорные их подданные. И для этого делается очень много. — Что вы имеете в виду? — удивилась актриса. — Власть под предлогом эпидемии устанавливает для людей жесткие рамки поведения. Вводятся просто драконовские меры и запреты, а за их нарушения — солидные штрафы. Люди возмущены тем, как плохо организована борьба с вирусом, но не могут проявить своего недовольства, так как заблокированы. И при этом постоянно устанавливаются все новые ограничения, что делает протест совсем невозможным. — Но ведь ограничения нужны, заболеваемость растет ужасными темпами. — Конечно, нужны, поэтому мы тут с вами и сидим. Но мы же не слепые и понимаем, что происходит. — А что происходит? — Власть с небывалой активностью опробует все новые меры по ограничению самой элементарной свободы населения. И эпидемия тут не на первом месте, режим апробирует методы, которые затем станет использовать для купирования любого недовольства. Спросите у Михаила, он многое об это может рассказать. — Я непременно спрошу, — пообещала Соланж. — Но Святослав убежден, что ваши граждане на самом деле приветствуют такие меры. Им не нужна свобода. — Конечно, есть и такие, и их немало, — кивнул головой Азаров. — Но мы опираемся на нормальных людей. А они не хотят жить в стране рабов. Может, таких не большинство, но их достаточно. А в любой стране меньшинство ведет за собой остальных. Если бы я думал, что у нас сплошь рабы, я бы не занимался тем, чем занимаюсь. Рабов будить нельзя, иначе они такое натворят, что мало не покажется. Понимаете, Соланж, свободных людей всегда немного, но именно они и задают тон всей жизни. Рабство же всегда ведет в прошлое и в конечном итоге приводит к распаду и деградации. Именно это у нас и происходит. — И вы, Алексей, верите, что сумеете повести за собой свободных людей? — Почему обязательно я, могут появиться другие лидеры. Это же не главное, за кем они пойдут, главное, чтобы пошли и одолели эту нечисть. — Разве вы не хотите возглавить эту страну, стать президентом? Ответьте честно. — Честно? — Азаров усмехнулся. — Хорошо, хочу. Мне кажется, я бы стал не самым плохим президентом. Уж точно лучше нынешнего. Но не это главное. — Вы уверены, что не это главное? — Соланж пристально смотрела на своего собеседника. — Вы задали вопрос, который я и сам себе задаю. Знаете, подчас бывает трудно понять даже собственные истинные мотивы. Но могу вас уверить, что я не намерен узурпировать власть. Все должно происходить строго по закону. А сегодня в стране сплошное беззаконие, сверху донизу. — Но это же ужасно! — воскликнула Соланж. — Как можно жить в стране, если в ней нет честных судов. — У нас никто не может быть уверен, что его в чем-то не обвинят. И не важно, совершал он этот поступок или нет; если большой начальник решил, что он виновен, так скорей всего и будет. У нас это повседневная практика. Я не хочу, чтобы все это продолжалось. Я ответил на ваши вопросы? — Да, но не на все. Может быть, мне стало немножечко яснее, хотя скорей всего я сама точно не знаю. — Соланж встала. — Спасибо за то, что уделили мне время. Я пойду. Азаров тоже встал. — Я вас провожу, Соланж. — Не стоит, — улыбнулась одна, — мне идти всегда несколько десятков метров. — Она двинулась к двери. — Постойте, — остановил ее Азаров. — Ко мне пришла сейчас одна идея. Соланж остановилась и вопросительно посмотрела на него. — И о чем? — У меня есть свой постоянный канал на ютюбе. У него свыше триста тысяч подписчиков, а смотрят гораздо больше. — Я вас поздравляю! — Спасибо. В самое ближайшее время я буду записывать новый выпуск. Не желаете ли поучаствовать? — В качестве кого? Азаров на несколько мгновений задумался. — Скажем, в качестве иностранного гостя, который оказался в нашей стране в такой сложный момент. И который смотрит и оценивает все, что тут происходит, со стороны. — Неожиданное предложение. Я подумаю. — Только думать надо быстро, завтра я записываю передачу. — Хорошо, подумаю быстро, — улыбнулась Соланж и вышла.