Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Софья Георгиевна посмотрела на сына и пожала плечами.

— Виталий, риск на самом деле, совсем не велик, — вступил в разговор Святослав.

— Откуда ты можешь это знать? — не согласился Виталий. — Все пишут, что вирус просто невероятно активно размножается в организме. Достаточно несколько его штук — и через какое-то время человек заболевает и заражает других. Правило о том, что тот, кто уезжает из дома, уже не возвращается, должно действовать неукоснительно. Мне тоже надо срочно в город по делам, но я же остаюсь тут. Да и другим, наверное, тоже.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Герман Владимирович.

— Как что? — даже удивился Виталий. — Позвонить прямо сейчас отцу и сообщить ему, что до окончания эпидемии он вернуться в дом не сможет. Если хотите, это могу сделать я. Хотя лучше, если ему позвонит мама или дедушка.

— Я — против, — решительно возразила Софья Георгиевна.

— Я тоже с этим не согласен, — поддержал ее Герман Владимирович.

— А вы что думаете, отец Варлам? — неожиданно обратился к священнику Виталий.

Священник посмотрел сначала на него, затем обвел тяжелым взглядом всех сидящих за столом.

— «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов», — процитировал он. — Мы должны его принять обратно и полагаться на милосердие Господа нашего. Если Он решит, то никто не заболеет.

Софья Георгиевна благодарно посмотрела на священника.

— Видишь, Виталий, отец Варлам тоже за возвращение твоего отца.

— А я не согласен! Я не хочу заболеть! Я не для того сижу в этой тюрьме, чтобы заразиться. И я имею тут право голоса, как и все остальные.

— А, в самом деле, давайте проголосуем? — предложил Ростислав. — Решим вопрос демократическим способом.

Взгляды всех присутствующих тут же скрестились на нем. А затем почему-то переместились на Германе Владимировича. Все явно ожидали вынесения им окончательного решения от него.

Герман Владимирович какое-то время молчал.

— Хорошо, давайте проголосуем, только открыто. Пусть все видят, кто за какое решение. Итак, кто за то, чтобы не пускать Михаила в дом, поднимите руки.

Поднялась единственная рука Виталия.

— А кто за то, чтобы пустить?

Поднялись руки всех остальных.

— Решение принято, — подвел итоги Ратманов-старший. — Михаил может возвращаться. А сейчас предлагаю продолжить обед.

Из-за стола резко поднялся Виталий.

— Вы еще все пожалеете об этом решении, — сказал он и почти бегом выскочил из столовой.

Азаров с сыном спустились из столовой на первый этаж, где располагались их комнаты.

— Можешь заглянуть ко мне? — попросил Азаров Ростика.

Они вошли в комнату Азарова и уселись на стулья.

— Ты какой-то задумчивый, — произнес отец. — Ничего не случилось?

— Все нормально, — ответил Ростик, не глядя на отца. — Вот не ожидал, что Виталий поднимет такую истерику.

— Я — тоже, но Михаил действительно поступил опрометчиво. Какая сила его погнала из дома?

— Уверен, сила бабла, — ответил Ростик.

— Думаешь?

— А что еще может, — усмехнулся юноша. — Где-то что-то разломилось.

Азаров подумал, что весьма вероятно, что сын прав. Действительно, что еще способно заставить брата так рисковать.

— Возможно, ты прав. Но я хотел поговорить о другом. Мои зрители желают как можно скорей увидеть новый выпуск моего канала. Придется делать.

— Здесь? — удивился Ростислав.

— Где же еще. Мне нужна твоя помощь, как оператора. Ты же мне уже помогал.

— И что будет за выпуск? У нас мало свежей информации, только та, что мы получаем по ящику и Инету. Ничего другого нет. О чем говорить? Не повторять же их новости.

— Ты, прав, информации мало, все наши информаторы тоже на изоляции. И ничего нового сообщить нам не могут. Поэтому я решил, значительную часть передачи отдать общению с Соланж Жобер.

— С этой француженкой? — изумился Ростик. — Да кому она нужна.

— Я с ней общался, она интересный человек. Читает о том, что тут у нас происходит, и сравнивает с западными реалиями. Вот об этом мы и поговорим.

Ростик не то озадаченно, не то подозрительно посмотрел на отца.

— И когда же ты успел с ней так хорошо пообщаться?

— Сегодня, например.

— И с чего это вдруг? Она же женщина дяди Святослава.

— Причем тут это, я не претендую на нее. Ей интересна моя оппозиционная деятельность. Ее поразило то, что я несколько раз сидел в тюрьме.

— Понятно, — насмешливо протянул юноша, — в ее глазах ты герой.