Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Возможно, и так, — недовольный тоном сына протянул Азаров. — Что из того. Думаешь, сидеть в камере приятно. Многие ломаются уже через несколько дней. И готовы на любое отступничество лишь бы выйти на свободу. Не дай бог, если попадешь туда, сам все увидишь.

— Да, уж придется посмотреть, — проговорил Ростик. — Но это не повод, чтобы таким способом отбивать женщину.

— Ростик, тебе не кажется, что ты переходишь красную черту?

— Просто все происходит уж слишком быстро и неожиданно.

— Что именно происходит?

— Ну, это, — сделал неопределенный жест Ростик.

— Давай с тобой поступим так, ты не будешь вмешиваться в наши отношения ни с Соланж, ни с дядей Святославом. Как-нибудь мы все решим без твоего участия. Твое же дело помочь записать передачу. Я могу на тебя рассчитывать?

— Можешь, папа. Это все, что ты хотел?

— Все. Я сообщу тебя, когда ты мне понадобишься в качестве оператора.

— Успехов тебе, папа, — помахал рукой Ростик, прежде чем выйти из комнаты.

Герман Владимирович нашел Виталия в каминном зале. Он сидел в кресле и пил вино, причем, большая часть бутылки уже была опустошена.

Герман Владимирович сел рядом. Виталий мельком посмотрел на деда и продолжил свое занятие, словно его рядом не было. Некоторое время они сидели молча.

Герман Владимирович вспоминал о том, что когда Виталик был маленький, он много времени проводил у него, практически все лето жил на его даче. Но когда он подрос, их связь почти полностью оборвалась. Он лишь видел его на днях рождения Виталия, приносил подарок, тот благодарил за него. Этим их общение в основном и ограничивалось. Все попытки как-то изменить ситуацию, ничем не кончались.

Герман Владимирович гадал, почему так произошло, но вразумительного ответа не находил. Почему-то это огорчало и даже обижало его, он искреннее хотел наладить отношения со старшим своим внуком. Но тот словно бы ушел от него в другую реальность и не хотел из нее для него выходить. Со временем Ратманов-старший смирился с таким положением вещей, но все же не до конца — какая-то горечь сохранялась. Когда он согласился пожить в доме сына, то в том числе надеялся, что удастся наладить хоть какой-то контакт с Виталием. И сейчас он решил, что настал благоприятный момент для воплощения этого плана.

Но сидя рядом с внуком, который даже не обращал на него внимания, Герман Владимирович почувствовал, что не знает, как это сделать, с чего начать. Его пронзило ощущение, что они чужие. Да он почти ничего не знает о нем, чем занимается, чем увлекается, чего хочет от жизни? Михаил, когда он спрашивал его о Виталии, всегда отвечал неопределенно, словно сам плохо представлял, что происходит с ним. У Германа Владимировича возникало ощущение, что его сын не особенно интересуется своим сыном. Жив, здоров, ну и ладно.

— Послушай, Виталий, ты действительно не хочешь пускать отца? — спросил Герман Владимирович.

Вопрос заставил Виталий резко повернуться к деду.

— Он может привести сюда вирус. Зачем он уехал? — Голос Виталия завибрировал на самых высоких нотах.

— Значит, возникло важное дело. Он все же как-никак занимает ответственную должность. Когда я работал заместителем премьер-министра, меня могли поднять в любое время суток или отозвать из отпуска. Вот однажды…

— Да, какое мне дело до того, чтобы было у вас, — резко прервал его Виталий. — Отец подвергает огромной опасности всех нас.

— Полагаю, тебя в этой истории волнует только ты сам.

Виталий злыми глазами посмотрел на Германа Владимировича.

— А о ком я еще должен волноваться? Семьи, детей у меня нет, а остальные, кто находится тут, мне никто.

— И мать и сестра — тоже никто?

— А зачем мама отпустила его. А сестра? — Виталий пожал плечами. — Я вообще не понимаю, какое она имеет ко мне отношение. Мы всегда жили каждый сам по себе.

— У тебя странное отношение к своим родственникам, Виталий.

— Какое уж есть.

— И я для тебя тоже получаюсь никто. Разве не так?

Виталий какое-то время молчал.

— А собственно, почему должны быть исключения. Я помню, как много времени в детстве проводил у тебя. Но я давно уже не мальчик, мне не так уж долго ждать, когда тридцатник стукнет. У меня давно абсолютно другая жизнь, и тебе в ней нет места. Если ты мой дед, это не дает тебе права вмешиваться в мои дела. И уже тем более читать мне нотации. Насколько я знаю, ты сам далеко не безупречен.

— Да, не безупречен, — согласился Герман Владимирович. — Но мне бы никогда не пришла мысль не пускать своего отца к себе домой из боязни заразиться от него. Это проявление ужасной черствости. Когда ты был маленький, то не был таким, наоборот, был очень отзывчивым. Мог заплакать при виде раненой собаки. Я это помню.