Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Боюсь, что вы правы, Герман Владимирович, — согласилась Софья Георгиевна. — Я тоже наблюдаю за тем, что творится вокруг меня. И поведение людей только подтверждают ваши слова. Вопрос лишь в том, как нам к этому относиться?

— Вы правы, Соня, именно в этом и заключается наше главное отличие друг от друга.

— Я пойду, а вы лежите, и по возможности не вставайте. На ужин не ходите, я распоряжусь, чтобы вам принесли еду сюда. Только учтите, придется пожить на бессолевой диете. Я знаю, вы любите острую пищу, но об этом забудьте.

— Всегда вы врачи под конец скажите что-нибудь неприятное, — улыбнулся Герман Владимирович. — Софочка, пожалуйста, скажи муженьку, пусть заглянет ко мне.

На лице Софье Георгиевне тут же появилось протестующее выражение.

— Но…

— Обещаю, я не стану волноваться, поговорю с сыном спокойно.

Герман Владимирович читал книгу. Михаил не очень уверенной походкой приблизился к отцу и сел на стул.

— Что ты читаешь? — поинтересовался он.

— Иван Тургенев: «Отцы и дети». Тебе это название что-нибудь говорит?

— Говорит, — недовольно буркнул Михаил. — В школе проходил.

— Я — тоже. Но с тех пор прошло столько лет, что и подумать страшно. Вот решил перечитать.

— И как?

— Полезно, но не во всем согласен с автором. Он исходит из концепции, что новое поколение, то есть сыновья непременно прогрессивней старого, то есть, отцов. А я полагаю, что это далеко так не всегда и не везде. Подчас именно сыновья несут ретроградную тенденцию.

— Возможно, не думал об этом.

— Я — тоже. А вот начал читать роман — и подумал. И мне кажется, что я прав.

— И что из этого вытекает?

— Да, многое вытекает, Миша. Можно ли некоторым сыновьям доверять управление государством?

— Хочешь, угадаю твой ответ — нет.

— Угадать было не трудно. Миша, ответь мне, что с тобой творится?

— Разве со мной что-то творится? — сделал удивленные глаза Ратманов-младший.

— Ты ударил Софью. Еще недавно я представить себе не мог, что такое возможно.

— Я тоже многое не мог себе представить, но получается, что это вполне может быть.

— Тут я с тобой соглашусь, в жизни много неожиданного. Например, я не ожидал, что ты будешь владеть таким огромным домом. Наша французская гостья завет его Версалем. Скажи, ну зачем тебе так много имущества. Выстроил бы небольшой коттедж и с чистым сердцем наслаждался жизнью. А ведь тут каждый, кто видит всю это роскошь, сразу понимает, что она принадлежит коррупционеру. Тебе это надо?

— Ты позвал меня, чтобы сказать мне это?

— Но, согласись, это важная вещь. Из-за нее у тебя возникли разногласия в семье. Уже дошло до рукоприкладства. А что дальше? Изобьешь жену до потери сознания?

— Отец, я сожалею, что не сдержался. И буду просить у нее прощение. Но ты бы слышала, что она стала городить, предложила все это продать, а деньги раздать на благотворительность.

— Миша, согласись, это же благородно.

Михаил посмотрел на отца, пытаясь понять, говорит он серьезно или издевается. Но Герман Владимирович с невозмутимым видом лежал на кровати.

— Полагаешь, можно быть благородным за чужой счет.

— Но это имущество принадлежит Софье в той же мере, что и тебе, раз вы его нажили в браке. Так гласит семейный кодекс. Не помню точно статью, но могу хоть сейчас попросить своего юриста ее уточнить. Подай мне телефон.

— Папа, у меня такое чувство, что ты паясничаешь. Раньше в тебе такого я не замечал.

— Это защитная реакция, сынок. Я обещал твоей жене, что при разговоре с тобой буду сохранять ледяное спокойствие. А это нелегко.

Несколько мгновений Михаил молчал.

— Мне кажется, будет лучше, если я уйду.

— Не исключено. Только прежде одно небольшое замечание. А потом можешь идти на все четыре стороны. Слушай внимательно и запоминай. Мне нет дела, как вы решите, что делать со всем этим богатством. Но если ты еще раз хоть пальцем тронешь жену, я задействую все свои связи, чтобы опорочить тебя. Последствия будут печальными. Ты уяснил?

— Да, — глухо ответил Михаил.

— Теперь иди, а я продолжу чтение.

Шевардин понимал, что где-то в верхах происходит нечто неординарное. Иначе, как объяснить эти бесконечные звонки начальства. В обычной ситуации оно не баловало его своим вниманием, могло по неделям не беспокоить его. А тут ежедневно по несколько телефонных трелей. И с каждым разом все новые требования к нему.

Но даже на таком фоне последний разговор его сильно обеспокоил. Звонил начальник департамента. Но даже не это обстоятельство удивило его, а тот тон, в котором шла беседа.