Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Герман Владимирович нашел сына в каминном зале. Михаил сидел в кресле и пил вино. При виде отца он встрепенулся.

— Ну как? — с тревогой спросил он.

Герман Владимирович сел в кресло напротив сына.

— Можешь считать, что ситуация урегулирована. Деньги взяла, никаких претензий предъявлять не будет.

Михаил вздохнул с явным облегчением.

— Я был уверен, что тебе удастся ее уговорить. Мне говорили, что в правительстве тебя считали лучшим переговорщиком. Когда однажды мы в очередной раз накосячили, тебя послали в Вашингтон улаживать ситуацию. Говорят, ты два часа в Белом доме разговаривал с их президентом. И уговорил урегулировать конфликт на выгодных для нас условиях. Много раз хотел тебя спросить — это правда?

Герман Владимирович махнул рукой.

— Это было все очень давно.

— Не так уж давно, каких-то двадцать лет назад. Можно сказать, вчера. Давай выпьем за удачное завершение этого мерзопакостного дела.

Михаил хотел разлить вино по бокалам, но отец его остановил.

— Подожди, выпить всегда успеем. Я хотел с тобой поговорить.

— Да о чем говорить, раз все кончено. Одной заботой меньше.

— Считаешь не о чем говорить. А тебя ничего не удивляет?

— А должно?

— Например, что твой сын совершил такой поступок.

Михаил Ратманов пожал плечами.

— Он плохо поступил, но, возможно, она сама его спровоцировала.

— Ты слышишь себя, Миша. Знаешь, я долго закрывал глаза на то, чем ты занимаешься, как зарабатываешь деньги. Успокаивал и оправдывал себя тем, что все так поступают вокруг, что в этой стране по-другому невозможно жить. Но когда я узнал о поступке Виталия, то понял, что край уже совсем близок.

— Какой край, отец? Что-то я плохо тебя разумею.

— Ты и Виталий, каждый по своем дошли до края, за которым уже может быть все, что угодно. Уже почти не осталось куда дальше падать. Это предел.

Михаил Ратманов нахмурил брови.

— Отец, вспомни себя или у тебя рыльце не в пушку?

— В пушку, Миша, но не в таком. Я уже тебе говорил, что никогда не переступал определенной черты, хотя возможностей было сколько угодно. Но я всегда удерживал себя. Потому и очень больших денег не скопил. А что творишь ты? Ты же целиком разложился, потерял все ограничения. Я могу лишь догадываться о размахе твоей коррупции, она уже достигает циклопических величин Понимаю, что не ты один такой, ты лишь часть длиннющей цепочки, но чужие преступления не оправдывают собственные. Я прошу тебя уйти из этой системы. Хотя бы ради своей семьи, ради своих детей. Добром это не может кончиться. Поступок Виталия — это первый сигнал, но, боюсь, не последний. У тебя достаточно уже есть всего, можно найти честную работу, где можно трудиться без злоупотреблений.

Михаил Ратманов с изумлением смотрел на отца.

— Ты это все серьезно?

— Я давно не говорил так серьезно, как сейчас, — ответил Герман Владимирович. — Отец Варлам в этом случае привел бы библейскую цитату: они не ведают, что творят. У меня такое чувство, что вся страна не ведает. Но ты-то можешь вырваться из этого капкана. Знаешь, Миша, последние десять лет своей трудовой жизни я работал председателем Совета директоров в одной компании — ты знаешь в какой. Как только занял эту должность, сразу решил: буду трудиться честно и остальных — тоже заставлю. И представляешь, заставил. За это меня многие там ненавидели и, в конце концов, выперли. К тому моменту у меня уже не было сил на дальнейшую борьбу. Но за это десятилетие я мог бы стать очень богатым, но не стал и нисколько о том не жалею.

Какое-то время Михаил Ратманов молчал, затем решительно потянулся к бутылке, налил вина в бокал и выпил.

— Спасибо, папа, за интересную лекцию и за заботу обо мне. Но я уже давно взрослый и сам решаю, как мне жить. Потому даже перед тобой не стану отчитываться. И уж тем более каяться. Давай условимся таким образом: я не вмешиваюсь в твою жизнь, ты — в мою. Поверь, так будет лучше для нас обоих. И еще раз тебе спасибо за помощь в этом деле.

— Что ж, на другой ответ я не очень и рассчитывал, — с горечью произнес Герман Владимирович. — Но учти, если снова вляпаешься лицом в грязь, на меня не надейся. Я тебя предупредил. — Он встал, чтобы выйти из зала, но затем снова сел. — Знаешь, сынок, нельзя до бесконечности попирать все человеческие и божественные законы. Конец приходит всему. Я понимаю, вы там все надеетесь, что проскочите, что вас это не заденет. Может, оно и так, но, согласись, уверенности в таком исходе все-таки нет. И в глубине души вы очень боитесь возмездия. Это сильно портит вам жизнь. Не думай, что я желаю, чтобы оно бы тебя настигло. Все же ты мой сын. Но смотреть на это очень больно. И, опасаюсь, что однажды будет еще больней. — Он замолчал и посмотрел на сына. — Кажется, мои слова тебя так и не проняли. Печально. Тогда последнее: я пригласил Катю какое-то время пожить у меня дома, все равно квартира пустует. Вызови на завтра машину ее отвезти.