Мой друг Джек как-то сказал мне, что сейчас в Гейдельберге расплодилось огромное количество африканских ожереловых попугаев. Все они – и самцы, и самки – умеют подражать человеческой речи. И, лежа в темноте, я вдруг задумался, какие слова они могли бы выучить, если бы уже жили в городе во время погрома, получившего название «Хрустальная ночь»?
Над выращенным Вальтером садом вставало солнце. Наверное, я все же уснул, потому что теперь обнаружил, что мы с Луной лежим обнявшись, абсолютно голые.
– Сол, дай-ка посмотрю, как сильно у тебя уже волосы отросли.
Она запустила пальцы мне в кудри, теребила пряди и вытягивала их, проверяя, достают ли кончики до плеч.
– Такие черные. Прямо как грачи в полях.
Мне хотелось, чтобы она ушла. Оставила меня в покое. Сгинула.
– Луна, давай скажем Вальтеру, что мы с тобой просто друзья. Не возражаешь?
Она застыла.
– Поджарю нам на завтрак грибы, которые вы с Вальтером собрали.
Она занялась готовкой. И все время, пока хлопотала, казалась счастливой и приветливой.
Так странно было есть грибы с ней, а не с Вальтером. В доме было промозгло. Я накинул куртку и наткнулся в кармане на спичечный коробок с прахом отца, который положил туда накануне. Вытащив его, я спросил Луну, не против ли она, чтобы я закопал его у них в саду. Казалось, все это ее нисколько не шокировало, наоборот, в глазах ее читалось сочувствие. Она без раздумий согласилась, натянула брюки прямо поверх ночной рубашки, накинула пальто и вышла вместе со мной на участок.
Я опустился на корточки, вырыл руками ямку, опустил в нее коробок и засыпал его землей ГДР, предметом моих исторических изысканий и душевных мук. Неловко было вспоминать, как я изводил великодушного брата Луны вопросами.
Ты все равно остался бы моим другом?
Луна стояла рядом со мной, ошеломленная этим маленьким ритуалом.
– Должно быть, ты очень любил своего отца.
Потом она ушла в дом, и я остался наедине со своим горем, по размеру намного превосходившим получившуюся могилу. Казалось, будто с меня содрали кожу. Будто ягуар только что накинулся на меня и выпустил мне кишки. Здесь, в ГДР, дул легкий ветерок, но я знал, что прилетел он сюда из Америки. Ветер иного времени. Он принес с собой запах устриц и соленых морских водорослей. И шерсти. И вязаного детского одеяла, висящего на спинке стула. Все смешалось у меня в голове. Времена и страны. Тогда и сейчас. Здесь и там.
Видимо, я провел в саду много времени, потому что, когда вернулся в дом, Луна была уже одета. Она стояла у стола и разрезала большую буханку хлеба на две части, чтобы отнести половину больному соседу. Я вдруг заметил, что на отворотах ее брюк был вышит узор.
– Луна, ты что, сама шьешь себе одежду?
– Конечно. У нас тут продают одно уродство. А если в магазине появляются симпатичные брюки, их расхватывают за полдня.
Оказалось, что в голове у Луны даже черный хлеб был как-то связан с «Битлз».
– Райнер мне сказал, что, когда Джон Леннон познакомился с Йоко, он начал сам печь хлеб.
Она разрезала буханку напополам, а затем взвесила обе части в руках, проверяя, одинаковыми ли они получились. Видимо, одна часть показалась ей больше другой, потому что она снова взялась за нож и тут же дернулась – порезала указательный палец на правой руке. На хлеб упала красная капля. Луна сунула палец в рот, а затем помахала им в воздухе.
– Я по профессии медсестра, – объявила она.
– Да, ты говорила.
– Но ты никогда не спрашивал. А я лучше всех в училище сдала экзамены. Как бы мне хотелось поехать на Запад и там продолжить образование. А заодно подтянуть английский.
– Английским с тобой Вальтер может позаниматься. – Я отодвинул хлеб подальше от ее окровавленного пальца и посоветовал промыть порез холодной водой.
– Я хочу учиться на врача в Ливерпуле.
– Ты и здесь можешь прекрасно на него выучиться.
Она топнула ногой и обернулась ко мне, сверкая ясными зелеными глазами.
– Нет. Ты должен помочь мне выбраться отсюда. Я хочу быть свободной, путешествовать по всему миру и учиться где хочу. Я же теперь твоя девушка.
Она бросилась ко мне и поцеловала мое левое запястье, словно мы были любовниками, что в целом было не так уж далеко от истины.
– Луна, послушай. – Мне вдруг показалось, что я воспарил над собственным телом. – В сентябре 1989-го правительство Венгрии начнет принимать беженцев из ГДР и переправлять их на Запад. Поток хлынет такой, что его уже невозможно будет остановить. К ноябрю 1989-го границы откроют, и за какой-то год Германия станет единой.
Читать дальше