Ехали молча по вечернему огненно-красному городу. Засов на дверях дукана казался только что извлеченным из кузнечного горна. Броня на танковой башне выглядела позолоченной. В зеленом небе, маленький, латунный, проплыл полумесяц мечети.
Он шел по коридору за ней, неся ее чемодан. Открыла дверь. Пропустила его вперед. В номере было сумрачно, быстро темнело.
Он почувствовал вдруг, как устал за эти два дня и две бессонные ночи, и какое счастье, что оба они в отеле, и с ней ничего не случилось, и она снимает пальто, вешает в шкаф, мимолетно распускает цветной поясок на платье, роняет на пол, и сейчас подойти, поднять поясок, держать в руках легчайшую разноцветную ткань, ожидая, когда она приблизится, встанет рядом, они встретятся наконец так, как мечтал, отпуская ее от себя неделю назад по красной ковровой дорожке, или ночью в Джелалабаде, лежа в сырой казарме, или в самолете, подлетая к Кабулу среди голубых хребтов.
— Подождите меня, я сейчас вернусь. Принесу из ресторана что-нибудь горячее, и поужинаем, — сказала она и вышла.
«Да, все хорошо, мы поужинаем… Завтра на облавы в трущобы Старого города… А сейчас она вернется ко мне…» — думал он, присаживаясь на диван, откидываясь, закрывая глаза. И опять все понеслось, закружилось — сердце, мечети, хребты, — уменьшаясь, отлетая в белую облачную воронку, и он засыпал, вовлекаемый в это вращение. А проснулся — было утро, он лежал на диване, прикрытый одеялом. Марина тихо звенела посудой, раскладывала на салфетке зелень, лепешки, ставила стаканы с чаем.
Волков рассовывал по карманам блокноты. Раздумывал, брать или не брать аппарат. За окном сеял мокрый снег. Гор не было видно. Флаг на Дворце Республики отяжелел, чуть краснел в тумане. Утренний Кабул угрюмо шевелился в вареве снега, бензиновой гари, всплывал комьями отсыревшей глины.
— Я с вами, — сказала Марина, надевая берет перед зеркалом.
— Куда? — он пробовал ручки, заряжая ими карманы.
— Туда, куда вы.
— Ну что вы, я не в мастерскую художника, не на спектакль. Сегодня прочесывают Старый город. Операция п© выявлению провокаторов. Я не могу вас тащить в трущобы. Того и гляди попадешь на мушку. Поджидайте меня здесь за накрытым столом. Приду и все расскажу.
— Разве можно знать, где попадешь на мушку? Мы с вами в машине попали на мушку. Я буду полезна. Я знаю язык. Буду переводчиком. Вы не думайте, я умею, готова работать. — Она улыбалась, спокойная, ясная. Он подумал, что и впрямь она будет ему полезна. И еще: все они здесь на работе, все в деле и в складчину, сообща разделят успех или поражение. «Ну, а сына ты взял бы с собой?» И тут же вспомнил солдата в Джелалабаде, напомнившего сына.
— Хорошо, — сказал он. — Пойдем.
Метельный, пустынный Майванд был перечеркнут цепью солдат. Косо, туманно падал снег, разбивался о блестящий асфальт. Солдаты-афганцы подняли воротники шинелей, опустили суконые наушники шапок, зябко переступали, ежились.
У райкома на липком тротуаре было людно, густо. В кепках, беретах, с неловко висящими на плечах автоматами курили, дышали паром. Проходя в толпе, пропуская вперед Марину, Волков увидел члена райкома Кабира, мгновенно вспомнив райкомовскую лестницу, опрокинутую кумачовую трибуну, пробитую, в языках пламени входную дверь. «Вчера или позавчера? Нет, конечно же позавчера!» Кабир, окруженный юнцами, вскинул глаза на Волкова.
— Салям! И вы с нами? — Небритый, с лилово-черной щетиной, он утратил свое щегольство, Выталкивал красны ми горячими губами ртутное облачко пара Автоматный ремень врезался жестко в плечо. — Третий день нет занятий, — объяснил Кабир. — Университет закрыт Профессора-либералы объявили забастовку. Часть студентов пошла за ними Отказываются выходить на занятия. А другая часть здесь, с нами, — повел глазами, и, откликаясь на его взгляд, теснее придвинулись юные лица, замерзшие, побледневшие, отражавшие вороненый Майванд, вороненые стволы автоматов.
В коридоре райкома было битком. Накурено, громогласно. Молодые и старые, простолюдины в робах, чалмах и на кидках, интеллигенты в плащах и пальто, в белых сорочках и галстуках. И у всех на плечах новое, полученное недавно оружие. И у всех на лицах жестко-решительное, твердо упрямое выражение действия. Волков снова, вызывая образ толпы, возрадовался этому выражению отпора, осознанного коллективного действия.
Они вошли к секретарю райкома Кадыру. Волков с порога нашел отметины пуль в потолке. Марина улыбалась, произносила слова афганских приветствий, вызывая почтительные улыбки в ответ.
Читать дальше