Оксана Васякина - Рана

Мы жили совсем бедно, маме бесконечно задерживали зарплату на заводе, но она скапливала деньги мне на билеты в Иркутск и отправляла меня то на самолете, то на поезде, то на автобусе. С семи лет я путешествовала одна, а на вокзалах меня встречала Ж. С собой мама не давала мне денег; возможно, она что-то переводила Ж., но, полагаю, этих сумм было недостаточно, чтобы содержать растущего ребенка в течение нескольких месяцев. Заботы обо мне, о еде, гигиене и воспитании ложились на плечи Ж. Я часто была предоставлена сама себе и росла достаточно самостоятельной девочкой. Так, когда Ж. в аварии сломала позвоночник, я помогала ей восстанавливаться – по вечерам делала массаж, готовила еду, гуляла с Джойкой. Когда Ж. уезжала на взрослые регаты по Байкалу, я оставалась одна на хозяйстве. Когда дома ситуация стала экстремально ухудшаться, Ж. предложила забрать меня из Усть-Илимска в Иркутск, чтобы там я ходила в школу и поступила в университет. Мама не отпустила меня.

Ж. очень любила маму. Вместе они взрослели и ходили в походы. Они были той самой советской туристической молодежью, которая ходит в горы и поет песни у костра. Их дороги разошлись, когда мама развелась с отцом и в нашей жизни появился ее молодой любовник Ермолаев. Мама ушла в алкоголь и любовные интриги. Ж. к тому моменту уже несколько лет жила в Иркутске, и ей Ермолаев ужасно не нравился.

Я чувствую внутри себя очень много того, что в меня вложила Ж., для простоты в разговорах с посторонними я часто называю ее крестной. По-другому я и не знаю, как кратко обозначить статус, чтобы была при этом понятна степень нашего родства. Как мне назвать ее? Очень близкая мамина подруга, которая принимала большое участие в моем воспитании и взрослении? Звучит громоздко.

У Ж. всегда внутри было что-то, что меня завораживало и удивляло. Ее любовь к открытым неосвоенным пространствам и кострам. Она любит бродить по лесу с собакой и каждую неделю жжет костер в березовой роще у себя за домом. Когда я была подростком, меня удивляло то, что она во взрослом состоянии сохранила способность удивляться и верить в чудо. Однажды она подвела меня к белым валунам у подножия скал и сказала, что камни умеют слышать. Она сказала, что я могу говорить с камнями и деревьями, если захочу. Я с трудом верила в ее слова тогда, но теперь я как будто начала понимать то, что она говорила мне лет двадцать назад. Деревья действительно слышат. И коммуникация с живой природой мне просто необходима. Она не происходит на языке человека, она происходит на языке соприсутствия. Тогда я этого не понимала и думала, что Ж. просто чудачка. Она и была чудачкой. Меня изумляло то, что она умела быть собой, умела выглядеть и говорить так, как считала правильным. Я же всегда была флюгером. Я все время подстраивалась и ни во что не верила до конца. Пожалуй, если бы не Ж., я бы не начала писать. Я писала ей письма. Письма были душераздирающими. Мне было плохо без нее дома, в Усть-Илимске, среди вечного бедлама и насилия. Она отвечала на мои письма эмоциональными звонками и ответными письмами. Кажется, именно тогда я поняла, насколько мощный инструмент письмо. Письмо будоражит, задевает, свербит. Похоже, именно тогда я решила стать поэтессой.

Я вышла из здания иркутского аэропорта и подошла к железному ограждению у дороги, оно было облеплено сероватым пыльным снегом. Там я сняла с плеч рюкзак и поставила ящик у ног. Телефон молчал, Ж. нигде не было, я написала эсэмэску и закурила. Ж. окликнула меня, она выходила из здания аэропорта и, подойдя, призналась, что планировала выпить кофе в тамошней кофейне, но самолет приземлился раньше назначенного времени и мы не пересеклись в фойе аэропорта. Тут же подъехал небольшой серый хетчбэк, за рулем сидела полная женщина, которую Ж. назвала Светой. Света повезла нас домой. Света была матерью друга и одноклассника старшего сына Ж. Так они и подружились – в родительском чате. Света вошла в квартиру вместе с нами, она погладила собак и перебросилась с Ж. несколькими фразами. Мы согрели чайник и разлили чай, пили его молча с ягодным пирогом.

В детстве мир Ж. казался мне динамичным и наполненным событиями и людьми. Теперь Ж. была нерасторопной, а мир вокруг нее сделался очень спокойным. Может быть, это ощущение появилось от того, что я приехала из невротичной суетливой московской жизни. Я долго мылась, потом долго доставала книги, привезенные в подарок, потом долго и неторопливо мы рассматривали эти книги вместе с ней и ее младшей дочерью.