Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Джей тоже остановилась.

– А почему ты не женился на Рикки? – спросила она. Ее способность читать его мысли уже перестала удивлять.

И правда, почему? Он не помнил. Ах да, она его бросила, потому что… Ребенок? Гонец из Пизы? Пошла смотреть баскетбол с Диксоном из Ганы. Хотела слушать “роки”. Рикки слушает Рокки. И его черных братьев. Гонец из Пизы уже давно в Гане. Хотя нет, кто-то сказал, что она опять в Москве…

Он быстро выбежал на улицу и в будке за углом набрал знакомый номер.

Ответил незнакомый женский голос. Он повесил трубку. Ну конечно, она же переехала. Куда?

Через два дня Рикки позвонила сама. Он не удивился – обе они, Рикки и Джей, обладали способностью читать его мысли и чувства даже на расстоянии. Ей, видите ли, понадобилась книга Корчака “Когда я снова стану маленьким”. Странный повод. А может, ей хочется стать маленькой? Вернуться в детство, под одеяло с Шушей? Он поехал. Дома она была одна. Жарила что-то на кухне. Он сидел на табуретке и смотрел сзади на обтянутые узким халатиком бедра. Это было хорошо знакомое ему тело, но оно больше не было детским. Сейчас ты выпорхнешь, инфанта. Уже выпорхнула.

Потом он стоял спиной к окну, прижимаясь к горячей батарее, а она по-прежнему у плиты и что-то говорила. Он не слышал. Потом подошла и стала осторожно расстегивать его джинсы. Халат распахнулся. Ее тело было горячим, а сзади в Шушу вливался жар от батареи. Он почувствовал во рту ее наполнившийся и затвердевший сосок. Они почти не двигались. И вдруг это произошло – мгновенно и с такой интенсивностью, которой никогда, ни до ни после, он не испытывал. We came off at the same time [19] Мы кончили одновременно ( англ. ). , пронеслась в голове фраза. Из Лоуренса? Любовник леди Диксон? Пурга качается над Диксоном. Музыка Фрадкина, слова Пляцковского, исполняет Трошин.

Рикки смотрела на него и улыбалась:

– Как мы опасно все делаем.

Опасно? Ах да, одновременный оргазм повышает вероятность “подзалететь”.

– Пойдем, – она взяла его за руку и повела к кровати.

Теперь они никуда не спешили. В первоначальном наброске постепенно стали появляться детали, колорит стал приобретать законченность, мазки ложились по форме. И опять они все сделали опасно.

В тот год они любили друг друга каждую ночь. Ей нравилось лежать на нем и не позволять ему делать резких движений. А ему нравилась его вынужденная пассивность, он охотно отдавал ей вожжи и, свесив голову набок, старался в полутьме разглядеть ее осторожно двигающуюся шоколадную попку. Она как будто старалась не расплескать раньше времени то, что переполняло ее. “Коробочка для наслаждений”, – вертелось у него в голове. Ему хотелось зажечь свет и читать ей вслух “Камасутру”, немедленно инсценируя каждую позу, но он боялся разрушить с таким трудом обретенное равновесие.

Однажды он притащил ходивший по рукам перевод книги какого-то Роберта Стрита под антиэротическим названием “Современная сексуальная техника” и стал читать ей вслух. Ему все время хотелось отложить рукопись и перейти к практическим занятиям, а ей хотелось слушать еще и еще. Для нее в стиле этого Стрита, напоминающем инструкции по технике безопасности, было волнующее нарушение табу. “Первые пятнадцать минут не старайтесь проникнуть пальцами внутрь, сконцентрируйтесь на стимулировании вульвы в целом”. Несмотря на бурную биографию, она была пуританкой. Как-то, когда ей было пятнадцать лет, они разговаривали на биологические темы. Рикки попыталась произнести слово “сперматозоид”, залилась краской и не смогла. Любила рассматривать альбом Early Italian Painting , но, доходя до обнаженных Данай и Венер, быстро переворачивала страницу.

Как-то раз они поссорились. На следующий день в его дневнике появилась запись ее рукой: “Когда я с тобой, мне кажется, что ты все время думаешь «horosho ebetsya suka ohuet’ mozhno» ”. Он вырвал этот листок и бросился к ней: “Что я с этим должен делать?” Она пожала плечами: “Я так почувствовала”. Только полвека спустя он понял, что ей на самом деле хотелось услышать от него эту фразу, еще одно нарушенное табу. Почему этот начитанный мальчик не понял этого сразу, ведь все это описано в литературе: “Они любили друг друга и изрыгали ругательства ломовых извозчиков, чтобы теснее слиться друг с другом и освободить свой мозг от барьеров, мешающих познать тайну ветра и моря и тайну мира зверей; они осыпали друг друга площадной бранью и шептали друг другу самые нежные слова”. Кто это? Кто-то из немцев в переводе Люси Черной? Бёлль? Ремарк? Анна Зегерс? Русскую героиню зовут Наташа Петровна. “Мой дорогой, – говорит она, – в белых перчатках нельзя любить”.