Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Домой не хочется, поэтому я выхожу из автобуса на полпути до дома, где-то между Парламентом и Ламбетским мостом, и сажусь на скамейку, обращенную в сторону Темзы. Взгляд упирается в граффити на парапете: «Love is the answer». «Любовь — это ответ».

В темноте Темза с удвоенной силой, бодро несется по своим делам. Я вдруг понимаю, что последние месяцы у меня не было никого ближе нее.

Она не отличается болтливостью. Даже кажется излишне сурова, как тот, кто за свою долгую жизнь натерпелся всякого, но не утратил способности к состраданию и любви, хотя и скрывает это за внешней мрачностью.

А она всегда мчится мимо, показушно-угрюмая, коричнево-охристая, мутная.

Замечать, что Темза влияет на меня, я стала после того, как Тереза подставила меня с письмом Итону. Похоже, мое настроение менялось в зависимости от того, как менялось течение и наполненность Темзы.

Она мне нравится с первых дней. Я вообще люблю реки. Я смотрю на нее и сравниваю то с Москвой-рекой, то с Невой, то почему-то с мадридской Мансанарес: явно шире Мансанарес, но точно уже Невы в ее широкой точке у стрелки Васильевского острова. Шире Москвы-реки? Пожалуй, примерно такая же. Но это единственное сходство. Москва-река течет в меру спокойно и размеренно, не скачет внутри каменных берегов.

Темза другая. Она словно играет в игру, что она — океан с приливами и отливами. Сначала я ничего не замечаю: ну река, только почему-то совершенно желтая, словно песочная.

Потом я въезжаю в мою стекляшку. Дорога на работу пролегает по набережным. Каждое утро я иду в сторону Биг-Бена. На парапетах, отгораживавших дорогу от реки, рассаживаются рядочками чайки и смотрят мне вслед глазами-точечками, поворачивая черные головы. В солнечные дни Биг-Бен золотеет на фоне бледно-голубого неба. На полпути я ловлю уютный аромат кофе, растекающийся по воздуху из крохотной кафешки. А Темза сопровождает меня.

В конце дня я, опустошенная, возвращаюсь домой. По вечерам я не вижу ничего вокруг. Кажется, над головой шумят ветвями деревья. Кажется, навстречу, как призраки, идут люди. Кажется, с неба льет дождь. Кажется, где-то едут машины. Кажется, в двух шагах мимо течет река.

Она всегда рядом. Постепенно я начинаю замечать ее игру.

Бывало, иду, а Темза расширяется до самых каменных ограждений, поднимается выше и выше, становится полноводной. И тогда, если заглянуть за парапет, то увидишь ее в метре от себя. Вот она спешит близко-близко. Кажется, еще чуть-чуть — и она поднимется так высоко, что до нее можно будет дотянуться рукой.

Мне нравится большая, толстая Темза. Есть в ней что-то уверенное и веселое. В такие моменты она полна жизни и энергии. И я вместе с ней чувствую себя такой же наполненной. В солнечные дни мечтаю о каком-нибудь веселом безумстве: вот потеплеет, а я на спор прыгну в ее раздавшееся водяное тело и перемахну на другой берег. Я знаю, что никогда так не сделаю, испугаюсь, не слишком ли грязная вода, не холодно ли, да и плаваю я не так уж хорошо, но смешные мечты эти словно возвращают меня к жизни.

В другое время поток вдруг усыхает, сникает, как впавший в уныние человек. Она предпочитает отхлынуть от ограничивающих ее берегов, словно сбегая ото всех, кто бродит по набережным. Старается оказаться от них как можно дальше, собирается в середине русла, сжимается, обнажая дно, по которому тут же начинают бродить чайки разных мастей, слетаются вороны, голуби, скворцы, и можно даже встретить цаплю — та ходит по обмелевшей воде и что-то подклевывает в песке длинным клювом. Понятно, почему все стоянки речных трамвайчиков и водные кафешки располагаются на подвижных понтонах: они качаются вместе с рекой, то поднимаясь на уровень набережной, то опадая в самый низ русла, подстраиваясь под ее изменчивый нрав. Опоры Воксхолльского моста у моего дома обнажаются до самых врытых в землю основ, и мост словно оказывается голым на глазах у всех: домов, машин, людей и проплывающих по тому, что осталось от Темзы, корабликов. Мосту словно не по себе, когда Темза впадает в депрессивно-унылую стадию. Как и мне.

Жизненные силы тают, и наползает чувство потерянности. Лондон наваливается на меня всей мрачностью и ветром угрюмо гудит в мозгах. А все Темза. Она незаметно влияет на жизнь. Может, она вообще здесь самая главная, и, похоже, эта река страдает биполярным расстройством.

Мне никак не понять, когда у нее меняются настроения. Вроде утром она унывает, а вечером поднимается духом, но буквально в первый же день, когда я выдвигаю эту гипотезу, она оказывается развенчанной. И утром, и вечером Темза пребывает в разной степени уныния. Эта река не следует никакой логике! Будто где-то за пределами видимости то открывают, то закрывают далекую плотину.