Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

И она. Худая и какая-то предельно уязвимая, словно еле на ногах стоящая от эмоций. Вьющиеся тёмные волосы до пояса с седой прядью у макушки. Она тоже была какая-то балканская, черногорская, смуглая, порывистая, им обоим было лет по сорок пять.

И вот ближе к закату они едут на метро домой. А может, и не домой вовсе, а каждый — в свой нью-йоркский мир, из которого удалось улизнуть на эти несколько утренних часов буднего дня. Ласка, притяжение друг ко другу в каждом их движении.

Песок на его ступнях. Кристаллики соли на её локонах. И этот невербальный, неуловимый, никому, кроме них, непонятный тактильный язык — носом к носу, губами к губам, кончиками пальцев — к кончикам пальцев.

Я представляю, как они там, в старом луна-парке на Кони-Айленд, пролезли тайком на аттракцион «Цепочная карусель», и вот он хватает её руку перед полётом. Я вижу, как развевается её разноцветный вязаный шарф, когда качели взмывают в небо. Как они смеются, несясь навстречу ветру в деревянных вагонетках первых нью-йоркских американских горок. Мороженое, надувные шары и воздушный змей на широком песчаном пляже. Её узкие ступни над остывающими к осени водами Атлантики. И лето уже уходит из Нью-Йорка, и они последними приехали на этот шальной и опустевший край города наполнить лёгкие морем.

Но они не были последними. Я тоже сидела на том пляже со своим красным молескином и строчила заметки. Теперь мы возвращаемся в центр города вместе. И я думаю о том, что мы с Д. со стороны тоже выглядим такими же влюблёнными. Я хочу взять его за руку на цепочной карусели.

А впрочем, кто знает, что там между теми двумя незнакомцами из метро?

В случае любви — между ними города и страны, километры музыки, которая нравится обоим.

А в случае нелюбви между ними — ничего. Короткие гудки в телефонной трубке.

Когда я думаю о нелюбви, мне первым делом приходит в голову такой эпизод.

Москва.

Они — опять вместе, после сотого расставания, к тому моменту их абьюзно-созависимый пинг-понг длится уже семь лет, и даже развод позади. Но они почему-то опять прибились друг к другу и оказались в состоянии то ли пары, то ли непары. Они пришли в гости к людям, которые видели их впервые.

На каких таких крючках удерживалась эта связь?

Крючками были кратковременные вспышки любовной эйфории, которыми, как героином, подпитывались долгие периоды депрессивной апатии. Он, когда ему было нужно, называл и считал её женой, а когда ему это не было нужно, называл и считал кем угодно ещё.

Например, стерильная формулировка «мы только родители». Хотя ещё пару часов назад он говорил об их отношениях как о долгой, трудной, но настоящей любви. Что она не должна быть ни с кем больше, что ей никогда нельзя было уйти от него, что их союз со всеми его трудностями был навсегда.

Именем любви люди делают друг с другом страшные вещи.

И вот снова внезапно — полная смена правил игры.

Она никогда не знала, в какой момент, почему, что она сделала не так, поэтому на всякий случай она уже не дышала, но перелом всё равно был неизбежен.

А потом опять — преданность, взаимные обязательства и слова «ну, ты же меня знаешь лучше всех на свете». И вроде всё так безгрешно, чисто по бумагам, фактически — правда. Не придерёшься.

Но такие отношения, в которых тебя заставляют подчиняться взлётам и падениям психики абьюзера, — о, это изощрённая пытка. Психика созависимого растоптана, воля сломлена, а душа — если понимать её как обладание собственным миром и ценностями — выскоблена. Созависимый человек становится собакой, которую можно ударить, а можно засосать прямо в её чёрные собачьи губы, не брезгуя, она ж родная.

Так вот, после стольких лет качелей они опять якобы были вместе, они пришли в гости, они понравились там едва знакомой женщине. Потому что со стороны все ещё выглядели как красивая и молодая семья. С симпатичным ребёнком. Они и жили в тот миг по правилам семьи.

И та едва знакомая женщина сказала: «Какие вы классные! Как вы мне нравитесь! Такая вы офигенная семья».

А он бросил: «Да мы в разводе давно!»

Так легко, так весело и играючи. Он бросил это постороннему человеку. И это была всего лишь правда, ничего кроме правды.

Они правда были в разводе. Проблема была в том, что за две минуты до той реплики они ещё были «семьёй». Переключения из режима в режим участились настолько, что они могли несколько раз меняться прямо в течение одного дня. И тогда, после той реплики, её наконец-то — после семи лет существования в этом режиме — «срубило».