Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Только где был мой внутренний до мажор тогда? Тональность жизни — ми-бемоль минор. С тихими модуляциями под вечер, когда приходишь домой и обнимаешь дочку.

Помню ощущение, что всегда теперь буду стремительной и жёсткой, женщиной-с-опытом, женщиной не-подступиться, кремнём.

Плачущей, пока никто не видит, прямо на рассвете, перед началом телевизионного эфира в восемь утра. Так, чтобы о твоей слабости не знали коллеги. Чтобы не утомлять неудачливостью маму.

Моя мечта — вернуться в мрачный двор на территории индустриальной зоны в районе Бережковской набережной, где была моя последняя московская работа, подсесть на пассажирское и обнять ту якобы стервозную девушку с чёрными стрелками. В тонком пальто, застёгнутом до самого подбородка. Прижать к сердцу, как свою дочку.

Как ту из марта на «Динамо», не заслужившую и десятой доли испытаний.

Как ту, читающую в гамаке на даче.

Как ту влюблённую одиннадцатиклассницу, гуляющую по Таганке.

Как ту большеглазую с первого курса. Которая полюбила ездить на рейвы.

Обнять и пообещать, что однажды ты начнёшь свой текст так:

«Благодарна своему опыту за то, что он позволил по достоинству оценить до мажор. Кристальную и простую тональность, которой оказалось так много в душе».

А когда в Нью-Йорке начнёт холодать, будешь натягивать на уши белую шерстяную шапку и понимать: даже она не защитит тебя от местных завывающих ветров, вызванных муссонами. Был бы у Америки свой Ганс Христиан Андерсен, Снежная Королева непременно похитила бы Кая в Нью-Йорке во время непогоды. Хотя ещё вчера он был таким тёплым.

Я вижу, как колдует этот дикий ураганный ветер. Как он подчиняет своим потокам миллионы ледяных капель. Танцует и воет. Лучше сразу купить себе надёжный дождевик с утеплением, из непромокаемой ткани.

Но октябрь в Нью-Йорке не только такой. Октябрь — это красный, жёлтый и зелёный кленовый лист в моих руках. Свежесть Центрального парка в полдень буднего дня и облакá пара, вылетающие из лёгких.

Это ещё покрытый травой луг и незнакомая блондинка в пальто верблюжьего цвета, кидающая салатовый теннисный мяч весёлому золотому ретриверу. Как она обнимается со своим псом.

Октябрь — это завернуться в большущий шарф-одеяло и бродить в нём по городу. Это радость от Хэллоуина, скелетики и вампиры в окнах старых домов Уэст-Виллиджа. Запах тыквенного пирога, ведьминские шляпы в самом большом карнавальном магазине Манхэттена.

А мы нарядились дискозвёздами семидесятых. Я — дива в ярко-голубых легинсах, в пластиковых серьгах, с нелепым начёсом вместо причёски. Мой Д. — усатый наркодилер из преступного Майами. Мы смешные, мы дураки, мы пляшем на клоунском концерте группы «Of Montreal». Их вокалист переодет в женщину.

А сегодня всё иначе, и на смену золотой осени вдруг на один день пришёл этот маленький апокалипсис, нешуточный ураган.

И мы сидим дома, и я смотрю на него в окно.

И моя взрослеющая на глазах С. болела простудой, но почти уже поправилась, и мы пьём чай с мёдом. Смотрим с ней мультфильмы про зайчиков, хотя совсем скоро они перестанут её интересовать.

Дом. Наверное, так и устроен мир, что надо всю землю облететь ведьмой на метле, реки слёз пролить, киловатты смеха истратить на самолечение, чтобы смочь сказать: дом, моё безопасное место, my safe space.

Я никогда не мечтала выйти замуж, чтобы закрыть какой-то там гештальт. Чтобы выполнить свой «женский долг». Но я грезила созданием собственного убежища, безопасного места.

Эту глубинную внутреннюю тоску по небольшой уютной норе, где я — полноправная хозяйка и никто не поднимет голос и не посмотрит свысока, я, девочка из конкурентной и маскулинной многодетной семьи, ощутила рано. Лет в пятнадцать, когда стала искать этой «безопасной» любви в объятиях первых же мужчин постарше, обративших на меня внимание.

Как только Д. улетел в Америку, я начала стремительно взрослеть.

Были ли те первые попытки любви и правда безопасными? Нет.

Но я как будто всегда тосковала по отношениям как по зоне комфорта, а не как по полю боя.

У меня теперь работает внутренний радар — нулевая толерантность к насилию в отношениях. Чувствительность к резкостям, к злому юмору, обесцениванию, газлайтингу, игнорированию, отсутствию эмпатии. Я слишком много с этим сталкивалась. Могла, как говорила моя терапевтка, и сама стать абьюзером. Но стала высококвалифицированной специалисткой, я вооружена знаниями. Я — выжившая.