Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Шёл когда-то в прокате фильм «I Tonya». Там фигуристку ударили по ногам железным прутом. Она всё думала: как это? Получить по ногам железным прутом? Вот в тот момент она, кажется, ощутила удар такой силы. Только по психике.

Она — старые сбрендившие механические часы, у которых все стрелки идут в разные стороны с дикой скоростью и кукушка не затыкается.

Она впала в неконтролируемую ярость, она покраснела, она схватила ребёнка за руку и потащила её к выходу из гостей. Милые и расслабленные люди, которые находились вокруг, спрашивали, что случилось, а ребёнок недоумевал. Почему так резко ушли?

А ей было трудно дышать, мир вокруг стал картонным и плоским, лица прохожих на улице вытянулись в страшные лошадиные морды, и она обнаружила себя в панической атаке.

И вот он, газлайтинг. Она в панической атаке, а в спину её догоняет эсэмэс: «Чего ты опять истеришь?!»

А она… Она не то что не истерила, она буквально погибала в этот момент. Падала Алисой в пропасть, которая никак не кончалась. На улице ей хватило самообладания привести себя в порядок, она купила холодной воды и посидела на лавке. Полежала. С ребёнком. А потом она поняла, что ущерб наносился её психике. Не судьбе, не шкале ценностей и представлению о том, как должна складываться жизнь, а психике. Здоровью. Она почувствовала, в какой зоне находится. Результат отношений, в которых она тогда жила, — это приглашение в ещё одну, новую депрессию, на этот раз уже с паническими атаками.

Она шла после того эпизода домой, она держала дочку за руку, и повсюду, из каждой дыры играл Дэвид Боуи. Потому что той ночью он умер в своей нью-йоркской квартире от рака. Весь мир пел его грустным голосом. А она рыдала. Ей было очень жалко себя. Так начинался 2016 год.

На следующее утро она сидела на балконе, слепило солнце, у неё была онлайн-сессия психотерапии, и она плакала так сильно, что мозг болел ещё два дня потом. Это было дно.

Через несколько лет в совсем другой части жизни, уже в Америке, в совсем других гостях она невольно вспомнила ту историю.

Когда все гости вдруг напряглись и хозяйка дома сказала: «Ох, к нам едет Эвелина». Она спросила тогда хозяйку дома, в чём расстройство. «Что за Эвелина?» А ей ответили: «Ну, ты сама увидишь. Эвелина — очень тяжёлый человек, у неё, видимо, съехала крыша от неудачной личной жизни». И ей коротко рассказали биографию Эвелины, которая представляла собой такое же точно постоянное насильственное переключение режимов из эйфории в лёд и обратно.

И вот приехала та Эвелина… Русская американка. Ухоженная, обеспеченная, увешанная атрибутами успеха. И при этом какая-то невероятно несчастная.

Внешне она была похожа на Круэллу Девиль с всклокоченными волосами из мультика «101 далматинец», при ней было двое бледных нервных детей. Она, кстати, была ещё вполне молодой, но действительно словно немного не в себе. Она бросала бешеные острые взгляды во все стороны, пугающе таращила глаза, словно выискивая, на кого обрушить своё негодование. Её как будто постоянно било током прямо изнутри. Она обращалась с неуместными резкими репликами к каждому человеку в комнате. И много — да нет, постоянно — говорила о своём муже. Спустя два часа она уже кричала в гневе на поляне около дома.

Описание получилось комичным. Пожалуй, даже мизогинным. Хочется повесить ярлык «истеричка».

Но Эвелина была обыкновенной женщиной, которую много лет методично загоняли в угол. Она была матерью. Женой. Которая попалась в ловушку нарциссического абьюза и своих же принципов.

Детям нужен отец, например.

Жене нужен муж, например.

Семье нужны компромиссы.

Виноваты всегда двое.

Женщина отвечает за климат в семье.

Увидев эту странную сцену в гостях, через несколько лет после своего собственного расставания, она поняла, что если бы позволила когда-то абьюзу продлиться, то превратилась бы постепенно в Эвелину. У которой съехала крыша от личной жизни, и все об этом знают.

Психотерапевтка говорила позже, что тот эпизод с репликой «да мы в разводе давно» в день смерти Дэвида Боуи был далеко не самым страшным в её истории. Но то, что она его отлично запомнила, выделяло его на фоне других. В тот момент у неё проснулось сочувствие к себе. Наконец-то. Вес накопленного опыта потянул вниз. Она начала тонуть.

Но благодаря психотерапии она не утонула в очередном депрессивном эпизоде, а смогла понять, что именно с ней происходило, не пугаться той панической атаки слишком сильно. Не ругать себя. Плакать и жалеть себя. И она плакала и жалела, вспоминала себя тринадцатилетнюю, которая мечтала совсем о другом, которая хотела делить с кем-то наушники и слушать «Radiohead».