Александр Филиппов - Зона - Очерки тюремного быта. Рассказы

Когда-то давно, в детстве, я жил здесь. С того времени в моей памяти остались долгие зимние вечера, заваленные синими в сумерках сугробами домики да желтые огоньки окон, светящихся в студеную мглу. Любимым моим развлечением в ту пору были бабушкины рассказы и разучивание стишков. Стихи эти — старые — бабушка читала, наверное, еще моей матери. Другие были и вовсе «старорежимные» — что-то вроде:

Стихи я учил с удовольствием — правда, не без некоторой корысти — бабушка пообещала, что отведет меня на елку и детям, рассказавшим стишок, будут раздавать подарки. На елку я так и не попал, а вот стишки эти запомнил на всю жизнь. Иногда в гости приходила Кузьминична (бабушкина тетка). Они долго пили чай и тихо беседовали о чем-то своем.

Марию Кузьминичну — худую, еще крепкую горбоносую старуху — «за глаза» называли «Гречанкой».

— Баба Маруся, а вы и вправду гречка? — спрашивал я.

Кузьминична смеялась беззубым ртом:

— Гречанкой-то меня папаша родной сделал. Пришел он пьяный, а я щи ему подала, да нечаянно и ошпарила, горячими. Сопля еще была, вроде тебя. Ну, он меня за косы, да мордой об стол — так вот и осталась я на всю жизнь с греческим носом. Гречкой-то…

Прошло много лет, но и сейчас я люблю бывать в этом дворике. Я прихожу по вечерам. Дядя Миша — высокий худой старик, родной брат Марии Кузьминичны, увидев меня, кивает:

— Что, опять старух обыгрывать пришел?

В ответ я бодро гремлю мелочью. По вечерам здесь играют в лото.

Дядя Миша оглядывает дворик,

— Так я стучу, — предупреждает он меня и, взяв палку, несколько раз ударяет по дырявому, помятому ведру. Это сигнал к игре, и старушки по очереди собираются к столику в глубине двора.

— Верушка!.. — протяжно кричат они. Вера Гавриловна — хозяйка лото. Поэтому она не спешит, зная, что без нее не начнут. Наконец и она спускается по ступенькам, накинув на плечи выгоревший на солнце солдатский бушлат со следами споротых погон. В руках у нее черный сатиновый мешочек, в котором лежат бочонки с цифрами и длинные узкие карты. Цифры стерлись и обведены химическим карандашом.

К нам присоединяется и Ольга Ивановна. Во время войны она эвакуировалась из Ленинграда и с тех пор осталась в этом дворе навсегда. Проиграв две-три копейки, Ольга Ивановна поджимает губы и уходит. Наверное, после пережитой блокады она считает деньги по количеству хлеба, которое можно на них купить.

— Треть буханочки проиграла, — бормочет она озабоченно.

Игра начинается. Все ставят по копейке. Валентина Николаевна — бабушкина сестра — тщательно встряхивает мешочек и достает по одному бочонку. Поднеся его близко к прищуренным глазам, она громко читает:

— Пятьдесят пять! Три! Дед!

— Сколько лет? — торопливо осведомляется кто-нибудь.

— Двадцать, — объявляет Валентина Николаевна следующий номер, и все смеются.

— Квартира, — хмуро предупреждает дядя Миша, — еще квартира! По одной! — он играет четырьмя картами и ставит на кон две копейки.

— Двадцать четыре! — произносит Валентина Николаевна, — хто? — и, обведя взглядом напряженные лица игроков, добавляет: — Ну тогда я!

Фразу эту она произносит уже несколько лет, и каждый раз моя бабушка завистливо переспрашивает:

— Кончила, что ли? Так и говори, что кончила…

— Тьфу! — сердится дядя Миша, — три квартиры было! Ну разве так можно играть? Ты, Машка, карты раздавала, — ругается он на мою бабушку.

— А как же! Сестры все-таки, — подзадоривает его Ольга Ивановна.

— Проверим, проверим, — с сомнением в голосе тянет Вера Гавриловна.

Все тщательно проверяют, то и дело вскрикивая:

— А где тридцать один? Было тридцать один?

— Не было, — угрюмо утверждает Мария Кузьминична. — У меня открыто…

— Прозевала ты! — горячится Валентина Николаевна.

Наконец, находят бочонок под номером тридцать один, и проверка кончается.

— Мы проверяем не потому, что не верим, а потому, что ты — старая, могла ошибиться, — успокаивает оскорбленную подозрением Валентину Николаевну дядя Миша. Постепенно интерес к игре затухает. Все прячут свои копейки, пуговицы, камешки и прочие «лотошные принадлежности» в коробочки. Дядя Миша молча встает и уходит. Через несколько минут он возвращается с трофейным, привезенным с фронта аккордеоном. По дворику плывет музыка. «На сопках Манчжурии», «Синий платочек», «Темная ночь». Современные песни дядя Миша не любит.