Александр Филиппов - Зона - Очерки тюремного быта. Рассказы

— Здрассьте… Сережу можно на минуточку?

— Можно! — отозвалась мама и, посмотрев на Вадима в роскошном пальто, спросила: — Ты чей мальчик?

— Из Москвы, — ответил Вадим и улыбнулся.

— Надолго к нам? — поинтересовалась мама.

— Как понравится.

— Ну и как, нравится?

Вадим потупился и вдруг шмыгнул носом:

— Да по мамке скучаю. Они с папой на Севере, а я один. То есть с бабушкой…

Вид у него был несчастный, заброшенный. Он стоял, понурясь, и ковырял носком сапожка пол. Мама с жалостью взглянула на моего товарища:

— Кушать хочешь?

— Спа-а-сибо… — чуть слышно выдохнул Вадим и, шмыгнув носом, в упор посмотрел на маму голубыми чистыми глазками: — А можно я к вам буду приходить?

— Господи, да конечно! — всплеснула растроганная мама руками, — приходите с Сережей, играйте. У Сережи своя комнатка есть, книжки… Уроки вместе учите — только без баловства…

Вадим смотрел кротко и благодарно.

Когда мы вышли из дому, Вадим сразу же деловито осведомился:

— Достал?

Я показал простыню. Он внимательно осмотрел ее и с сожалением почмокал тонкими губами:

— Да… Не шик-блеск, но на первый случай сойдет. Я теперь буду к тебе приходить. Часто. Твоя мама разрешила, — помолчав, он добавил: — И ты ко мне приходи.

Мы поспешили смотреть помещение будущего кинотеатра. Дом у бабки Вадима был старый, приземистый, построенный из широченных почерневших бревен. По расчищенной дорожке от калитки мы прошли через утопающий в сугробах сад. В глубине сада, возле сараев и кучи наколотых поленьев стоял маленький домик, наполовину занесенный снегом. К времянке дорожки не было.

— Здесь надо будет расчистить, — распорядился Вадим, — лопата вон там, у крыльца.

— А почему я?

— Хорошо, — строго сказал Вадим, — я буду расчищать снег, а ты иди, созывай ребят. А потом собирай деньги — может, по шее получишь.

— А ты — не получишь?

— Я — нет. Я умею.

Конечно, собирать деньги с ребят мне вовсе не хотелось, да и не представлял я, как это делается. По пояс в сугробах, мы добрались до дверей домика, кое-как разгребли и притоптали ногами снег у входа и, с трудом отворив дверь, пролезли внутрь. Вадим включил свет. В домике оказалась печка, голая железная кровать с проржавевшими пружинами, стол у маленького окошка, длинная скамья и две табуретки. В нежилой комнате было выстужено, на дощатом потолке искрился толстый нарост инея. Вадим сразу взялся за дело.

— Стол вот сюда, к розетке, это для фильмоскопа. Один табурет мне, у входа, другой тебе. Простыню натянем на стене, здесь. Держи гвозди. Прибивай. Ровнее, подними правый край.

Вадим стоял за моей спиной и, прищурясь, смотрел на «экран»:

— Сойдет!

Напротив экрана мы поставили кровать и деревянную скамью. Подумав, опрокинули набок обшарпанную тумбочку.

— Здесь — зрители, — пояснил Вадим и заторопился: — Я иду. Ты быстренько расчисть дорожку и затопи печь. Я топить пока не умею. У нас там, в Москве, центральное отопление.

Мы выбрались во двор. Свечерело. На густо-синее небо выкатилась морозная луна и протянула меж темных стволов прозрачную серебристую дорожку. Показав мне лопату, Вадим побежал со двора на улицу, а я остался расчищать снег. Срезая деревянной лопатой тяжелые пласты слежавшегося снега и валя их в кучу вдоль намеченной дорожки, я поглядывал на чернеющий дом Вадимовой бабки, и мне все казалось, что из темных окон кто-то смотрит на меня — сердито и настороженно. Потом я притащил дров из поленницы и затопил печь. В домике сразу стало веселее, уютнее, и огонь пылал, потрескивал за прокопченной чугунной дверцей. Я снял шапку, уселся за стол напротив печки. И стал размышлять. Конечно, деньги мне были нужны. Хотя бы на тот же мотоцикл. Ездил бы я по степи, где никакой милиции нет, на зависть поселковым знакомым, но что-то в нашей затее было мне неприятно. Вадим так взялся за дело, что я только поспевал крутиться, во всем подчиняясь ему, и это задевало мое самолюбие. Что я, увалень какой-нибудь? Я мог бы и сам все это придумать, только… деньги собирать с ребятишек мне было все равно стыдно. Как же поступить? Я долго ломал голову, придумывал выход из мучивших меня сомнений, пока не вернулся Вадим.

— О, молодец! — крикнул он, поставив на стол фильмоскоп и коробку с пленками. Подбежав к печи, Вадим протянул к ней тонкие руки: — Теплая… Сейчас я буду запускать зрителей. Они за дверью стоят.

И вправду, за дверью послышались голоса, и какая-то девочка лет пяти заглянула в дом.