Ольга Птицева - Выйди из шкафа

Катюша толкает меня в грудь, я заваливаюсь в сторону, падаю на хлам, сбитый подушкой со стола. Что-то холодит меня под ребрами, упирается в мягкое, в ушах звенит, перехватывает грудь.

— Не трогай меня, — выплевывает Катюша и смотрит с таким презрением, что я не узнаю ее лица. — Думаешь, я не понимаю, какой ты? Думаешь, Павлинская была не права? Ты — пидор конченый. Ублюдок чертов.

Каждое слово — пощечина. Хлесткий шлепок по лицу. Кровь начинает идти из носа, я подгребаю к себе раскиданный хлам, ищу шелковый платок. Тот, которым утирал лицо, сбегая от Павлинской. Но не нахожу. Только острое и холодное ложится в ладонь, как влитое. Я поднимаюсь с ним. Катюша больше не смотрит на меня. Когда она не смотрит, то руки слушаются. Когда она не смотрит, я могу быть собой. Я хочу быть собой. Конченым пидором. Чертовым ублюдком. Писать, что хочу. Быть с кем хочу. Хотеть, что хочу. Я валюсь на Катюшу. Падать с колен на пол — это недалеко. Но успеваю разглядеть себя в зеркале — омертвело бледного, ликующего, залитого кровью, надо же сколько натекло ее из носа. Зеркало смотрит на меня черными пятнами старости. Три больших, пять средних и россыпь маленьких.

Значит, я снаружи.

Тим

— Молодой человек, вы кошечку не видели? — С нижнего пролета появилась аккуратная старушечья голова и уставилась на Тима с надеждой. — Кошечка. Маленькая сиамочка. Я дверь открыла, а она выскользнула. — Старушка удрученно сморщилась. — Не пробегала мимо, нет?

Пробеги мимо огромная пума с кисточками на ушах, Тим бы и ее не заметил. Но старушка глядела на него так испытующе, что пришлось осмотреться вокруг, не притаилась ли в углу маленькая сиамочка.

— Нет, — отрапортовал Тим старушке. Та расстроенно заохала, но удар сдержала.

— Спасибо, что посмотрели. — Подумала немного. — Может, и не было никакой кошечки, да? — И проворно скрылась.

Тим прикрыл рот ладонями и беззвучно рассмеялся. От короткого, но яростного рывка, с которым Шифман набросился на Тима, неумело ткнулся губами, застыл и тут же отскочил, осталось смутное предвкушение чего-то еще, что должно было случиться, но не случилось.

— Все нормально, — сказал Тим и даже руку на плечо Шифману положил, но тот отшатнулся.

Пока они стояли рядом, соприкасаясь только губами, Тим успел почувствовать, как бешено бился в Шифмане даже не пульс, а весь он, сотрясаемый ударами разогнавшегося сердца.

«Сейчас приступ схватит», — подумал Тим, но прогнал эту мысль, обозвал себя пенсионером и повторил вслух:

— Все в порядке.

Но Шифман его не слушал. Он начал пятиться, отступая по лестнице вниз, пока не оказался на площадке между пролетами. Ошарашенный, с розовыми пятнами на щеках, он смотрел на Тима с детским восторгом, но продолжал бормотать какую-то неразборчивую глупость вместо того, чтобы свести все к шутке. Или продолжить с места, где они остановились. Тим опустился на одну ступеньку. Шифман выставил перед собой руку.

— Я позвоню, — наконец сказал он. — Извини. Я позвоню. Извини…

Он говорил что-то еще, пока спускался по лестнице, но так и не обернулся. Тим ждал этого. А когда входная дверь хлопнула, остался стоять, перевесившись через перила, уверенный, что Шифман сейчас вернется. Невозможно же так отчаянно перепугаться не поцелуя даже, а дурацкого стояния губы в губы. Невозможно же просто взять и уйти. Но Шифман перепугался и ушел. Тим постоял еще немного, а потом снизу высунулась старушечья голова.

На этаже Данилевского маленькой сиамочки не оказалось. Тим поднялся еще выше, но и там не обнаружил следов беглой кошки. Зато в кармане завибрировал телефон.

— Ты где вообще? — сходу начала ругаться Ленка. — Бабушка тебе звонить боится, говорит, Тимочка работает, не отвлекайте Тимочку, но ты ведь не в редакции торчишь, да?

— Лен, остынь, а. — Тим присел на ступеньку и вытянул ноги. На него тут же навалилась усталость. — Работаю я. У Данилевского.

Ленка фыркнула так громко, что Тим убрал телефон от уха.

— Тебе там что, медом намазано?

Сердечными каплями, остывшим чаем и раскиданной по полу статьей неизвестного назначения.

— Надо что-то, или ты просто поорать позвонила? — поинтересовался Тим.

Повисла пауза.

— Лен? — позвал Тим. — Не слышу тебя.

— Знаешь, что, — так тихо и ровно сказала Ленка, что Тим поежился. — Ты либо съезжай из дома окончательно, либо переставай своим отсутствием бабушке нервы трепать. Мама на работе, ей не до этого, а я выслушиваю, как бабушка за тебя переживает. Тимочка то, Тимочка се. Вот бы Тимочка девочку себе нашел. Может, Тимочка ночевать не приходит, потому что он у девочки. Надоело поддакивать, понял?