Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Моз показал: «Не все алчные».

Эмми перевела.

– Мальчик, я не знал ни одного человека, который не думал бы о себе больше, чем о других. – Он пристально посмотрел на каждого из нас здоровым глазом. – Давайте начистоту. Представься вам возможность освободиться от меня, вы бы перерезали мне глотку, верно?

Хотя я уже убил человека ради того, чтобы быть свободным, мысль о том, чтобы перерезать глотку Грозе Кабанов, вызвала тошноту.

– Только не я, – сказал я.

Гроза Кабанов допил принесенный самогон, посмотрел на прозрачную пустую бутылку и швырнул ее в стену сарая, где она разлетелась вдребезги, нарушив хрупкую близость, порожденную вечерней музыкой.

– Позволь кое-что сказать тебе, мальчик. Что бы ты ни считал невозможным, как только ты об этом подумал, как только это пришло тебе на ум, просто представил – это уже сделано. Только вопрос времени, когда твои руки выполнят.

Он схватил Эмми, вздернул на ноги, задвинул засов амуничника и запер нас в темноте.

Весь следующий день моросил дождь, и Гроза Кабанов нашел нам занятия в сарае. Мы точили и смазывали инструменты, следили за брожением, а он оставался в доме с Эмми. Я хорошенько осмотрел сломанный яблочный пресс возле дальней стены. Он явно испытал на себе чей-то сильный гнев. Я думал над вчерашними словами Грозы Кабанов о том, что как только нечто ужасное приходит тебе в голову, то когда ты это совершишь – только вопрос времени. Я не мог проникнуть к нему в голову или в сердце, но что бы там ни было, неважно, насколько ужасное, Гроза Кабанов был способен на это. Я продолжал думать про Агги, Софи и Руди, и мне становилось все любопытнее, что же с ними произошло. И одновременно я пытался придумать план побега.

В тот день, рассматривая все в сарае, я наконец придумал кое-что годное. На стене среди прочих инструментов висел большой моток толстой проволоки. Кусачками я отрезал кусок длиной два фута и загнул один конец.

«Что делаешь?» – показал Моз.

– Увидишь. Альберт, запри-ка меня в амуничнике.

Когда я оказался внутри и он задвинул засов, я просунул проволоку в дырку от сучка на одной из покоробленных досок двери и продвигал ее, пока крючок не зацепил ручку засова. Я аккуратно втягивал проволоку назад, а вместе с ней тянул и засов, и меньше чем через минуту освободился.

Альберт с Мозом смотрели на меня с восхищением.

«Когда побег?» – показал Моз.

– Как только освободим Эмми, – сказал Альберт. – Оди, спрячь проволоку под сеном в амуничнике. Ты молодец.

Похоже, дождь испортил настроение Грозе Кабанов. Или, может, это был вчерашний разговор. Во всяком случае, когда Эмми принесла нам ужин, он был молчалив и не взял с собой скрипку. Как только мы закончили есть, он велел Эмми собрать посуду и запер нас на ночь.

Дождь наконец прекратился, и тучи рассеялись. Взошла луна, и ее яркие желтые лучи проникли в щели в стенах сарая и полосами легли на пол амуничника. Я слышал, как сопят Альберт с Мозом, но сам не мог сомкнуть глаз. Я лежал и думал про Грозу Кабанов, про его плохое настроение и беспокоился об Эмми. Наконец я достал из тайника под сеном проволоку и подкрался к двери. Я просунул проволоку в дырку от сучка, зацепил ручку засова и медленно потянул назад. Когда засов отодвинулся, я приоткрыл дверь.

Мне на плечо легла рука, и я вздрогнул. Я резко развернулся и увидел освещенного полосами лунного света Моза.

«Куда идешь?» – «Эмми, – показал я. – Волнуюсь». – «Я тоже. Иду с тобой».

На большинстве ферм, где я бывал, держали собак, но у Грозы Кабанов их не было. Я все больше и больше думал о нем как о человеке, который настолько погряз в своем горе, что оно стало его дыханием, пищей и одеянием. Я понял: ничто, даже общество собаки, не способно уменьшить это горе. Я не знал истинной причины, но подозревал, что это связано с потерей жены и дочки. Или только с Софи, потому что я не слышал, чтобы он хоть раз упоминал имя жены. Мы с Мозом и Альбертом были для него всего лишь бесплатной рабочей силой. Но Эмми, должно быть, была для него чем-то еще или, может, обещанием чего-то другого. Но если она не выполнит это обещание, кто знает, на что способен Гроза Кабанов в своем отчаянии?

Мы крались к дому, наши длинные тени волочились следом. Из открытого окна лились звуки музыки из включенного радио. Я прижался спиной к стене и осторожно заглянул в окно. Комнату освещала масляная лампа. Гроза Кабанов сидел в одном из кресел и пил самогон из бутылки. Когда самогонный аппарат заработает, мы, наверное, сэкономим ему целое состояние. Он откинул голову на спинку кресла и закрыл здоровый глаз. Я дал знак Мозу, и мы направились к задней части дома.