Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– Есть приметы?

– Не-а, дома была только маленькая девочка, она мало что смогла рассказать. Учитывая, что она была одна, считай, что ей повезло. Больше, чем маленькой Эммалин Фрост. Мы выяснили, что похитившие ее преступники могут идти по железнодорожным путям. И послушай, Джек, они вооружены и опасны. Если мы их найдем, шериф Ворфорд приказал сначала стрелять, а потом задавать вопросы. Так что на твоем месте я бы держал этот дробовик под рукой.

– Это все?

– Увидишь что-нибудь – дай знать.

Гроза Кабанов кивнул.

Коп обвел взглядом дом, сарай, курятник.

– Слышно что-нибудь от Агги и Софи?

– Полагаю, тебе еще надо предупредить других.

– Да, ты прав.

Коп сел в машину и поехал прочь по дороге между яблонями.

Я быстро вернулся в сад, где Альберт слез с лестницы.

– Кто сигналил? – спросил он.

– Коп. Приехал предупредить Джека про нас.

– Джека? Так его зовут? – Он посмотрел в сторону дома и сарая. – Он что-нибудь сказал копу?

– Ничего. Это хорошо, да?

Альберт пожал плечами:

– Как знать?

– Тот коп сказал, что шериф приказал сначала стрелять, а потом задавать вопросы. Господи, все на нас охотятся.

– Ты видел Эмми?

– Нет.

– Он возвращается.

Альберт полез обратно на лестницу.

Все утро я размышлял над тем, почему Гроза Кабанов умолчал о нас, и пришел к выводу, что он планировал использовать нас для работы, а потом сдать. Может, к тому времени назначат награду. И все это время я задавался вопросом: «Кто такие Агги и Софи?»

Мы работали весь день без еды, утоляя жажду из ведра. Солнце уже висело низко над горизонтом, когда Гроза Кабанов велел заканчивать и отвел нас обратно в амуничник. Мы легли, обессиленные, голодные и несчастные, и я уже был уверен, что план одноглазого был не сдать нас властям, а заставить работать до смерти.

– Альберт, – сказал я. – Сколько вы с Вольцем и Брикманом просили за пинту самогона?

Он лежал на тонком слое соломы и вяло повернул голову ко мне:

– Какая разница?

– Сколько?

– Когда был сам по себе, Герман продавал его по семьдесят пять центов за пинту. Брикман собирался продавать новые партии по доллару. Что ты задумал, Оди?

– Ничего, – сказал я, потому что еще не до конца продумал план.

Через час дверь амуничника открылась, за ней стоял Гроза Кабанов, а рядом с ним Эмми. На ней больше не было комбинезона, в котором мы удрали из школы. Теперь на ней было красивое зеленое платье.

Я быстро спросил жестами: «Ты в порядке?»

Она кивнула, но ответить не могла, потому что держала в руках большую миску.

– Поставь еду на пол, девочка, – сказал Гроза Кабанов.

Она поставила миску на пол, там была яичница, смешанная с нарезанным и зажаренным картофелем, который мы ели прошлым вечером. Эмми достала из кармана платья три ложки и раздала нам. Мы сразу же накинулись на еду.

– А ее кормить вы собираетесь? – спросил я с набитым ртом.

– Она поела.

– Красивое платье, – сказал я.

Гроза Кабанов зыркнул на меня, как будто я произнес самое страшное оскорбление в мире, и на мгновение я испугался, что он ударит меня по лицу дулом дробовика, как Моза.

– Он только хотел сказать, что она кажется счастливой, – сказал Альберт.

Гроза Кабанов расслабился. Он достал из заднего кармана штанов бутылку в одну пинту и сделал глоток. Теперь рука, которую он держал на спусковом крючке, была занята.

Моз показал: «Навалимся на него?»

Но мы были слишком заняты едой, а Гроза Кабанов закупорил бутылку и сказал:

– Зачем эти знаки руками?

– Он не может говорить, – сказал я.

– Что? Немой?

Я ненавидел это слово. Я знал его значение, но оно всегда звучало как оскорбление.

– Ему отрезали язык.

– Кто?

– Он не знает. Это случилось, когда он был маленький.

И тут Гроза Кабанов меня удивил.

– За такое надо сечь кнутом и вешать, – сказал он.

Когда мы прикончили яичницу и картошку, Эмми забрала миску и наши ложки. Как и прошлым вечером, Гроза Кабанов положил перед дверью в амуничник тюк сена, зажег фонарь и приказал:

– Сыграй на гармонике, мальчик.

– «Долину Красной реки»?

– Что-нибудь быстрое.

Я заиграл «Скачки в трущобах», энергичную мелодию. Следом я сыграл парочку более старых. Пока я играл, Гроза Кабанов часто прикладывался к своей бутылке и скоро уже притоптывал ногой в такт музыке. Этот мужчина обращался с нами грубо, не улыбнулся ни разу за то время, что мы были у него, но музыка отыскала путь под эту прочную, колючую броню и затронула в нем что-то мягкое и более человечное.