Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

«Совсем как у Фростов», – показал Моз, когда напился воды.

– Разве что там мы работали добровольно, – сказал я.

Моз утер пот со лба и спросил: «Он нас сдаст?»

– Готов поспорить, что нет, пока мы не сделаем все, что ему нужно.

Моз посмотрел на ряды деревьев и показал: «Это долго».

Мы не обедали и работали до тех пор, пока солнце не опустилось. Даже Бледсо был добрее. Когда Гроза Кабанов наконец повел нас обратно в сарай, куча обрезанных веток была огромной, почти такой же, как соседняя куча мусора. Я плюхнулся на земляной пол амуничника, все мышцы в теле болели.

Мужчина без лишних слов запер нас.

– Из голодных людей плохие работники! – крикнул ему вслед Альберт.

Грязь с пола липла к потному телу.

– Это хуже сенокоса.

Моз показал: «Волнуюсь за Эмми. Думаете, она в порядке?»

– Он весь день гонял нас, – сказал я. – У него не было времени навредить Эмми.

Моз встал и прошелся вдоль стен, проверяя каждую доску. «Мы выберемся отсюда, – показал он. – Не знаю как, но выберемся».

– И заберем Эмми, – сказал я.

«Мы никуда не уйдем без Эмми», – поклялся он.

Между досками амуничника оставались небольшие щели, сквозь которые внутрь проникал вечерний свет. Решимость Моза освободить нас подействовала как эликсир, и мне стало легче. Я достал гармонику, решив, что раз мы не можем поесть, то по крайней мере можем обеспечить себе немного уюта.

Я начал играть одну из своих любимых мелодий «Старик Джо Кларк». Это была очень заводная мелодия, и Моз начал хлопать в такт. После этого я немного поиграл регтайм и только начал «Милашку Бетси из Пайка», как дверь открылась, а за ней стояла Эмми. В руках она держала большую миску. Я учуял запеченную картошку, и мой рот наполнился слюной так быстро, что стало больно. За спиной Эмми стоял Гроза Кабанов с неизменным дробовиком.

– Разбирайте, – сказал он и подтолкнул Эмми внутрь.

После целого дня без еды я был готов наброситься на что угодно, даже если бы в миске было свиное пойло. Мы с Альбертом и Мозом принялись есть грязными руками. Картошка оказалась на удивление вкусной, с кусочками сала и лука. Гроза Кабанов велел Эмми дать нам бутылку из-под молока, наполненную водой, чтобы запить. А сам он подтащил один из тюков сена, положил его за порогом амуничника и сел на него вместе с Эмми. Продолжая следить за тем, как мы едим, он достал из кармана своего комбинезона бутылку с прозрачной жидкостью и сделала глоток из нее. Я был уверен, что там не вода.

Когда мы доели всю картошку, Эмми забрала миску, и мужчина снова велел ей сесть рядом с собой. Темнело, и Гроза Кабанов снял со стены керосиновый фонарь, зажег фитиль и поставил фонарь на земляной пол рядом с тюком.

– Кто играл на губной гармонике? – спросил он.

– Я, – сказал я.

– Знаешь «Долину Красной реки»?

– Конечно.

– Сыграй.

Я сыграл, и в полумраке сарая, освещенного лишь огоньком фонаря, навязчивые ноты старой баллады утопили нас в печали. От Грозы Кабанов веяло тоской. Она читалась в его здоровом глазе, когда он смотрел в стену амуничника, видя там что-то, чего я не мог увидеть двумя глазами. Тосква отражалась и в том, как он бездумно глотал прозрачную жидкость из бутылки.

Когда я закончил, он сказал:

– Сыграй еще раз.

На этот раз я наблюдал за ним еще внимательнее и заметил, что алкоголь сильно подействовал на него. Я решил, что буду играть эту песню, пока он не прикончит бутылку, а потом прыгну на него. Дробовик лежал у него на коленях, но на рефлексы сильно пьяного человека нельзя полагаться. Может быть потому, что я думал об этом, я не играл мелодию с тем же чувством, что в первый раз, потому что Гроза Кабанов вдруг крикнул:

– Стоп!

Он заткнул бутылку пробкой и встал.

– Вы заставите нас спать на земляном полу? – спросил Альберт.

Гроза Кабанов задумался. Я видел, что он стоит не очень уверенно, и подумывал рвануть к нему. Альберт, должно быть, предугадал мои намерения, потому что положил руку на мое предплечье.

– Можно нам постелить сено из этого тюка? – спросил брат.

Гроза Кабанов кивнул Мозу, тот встал и затащил тюк в амуничник. Затем мужчина закрыл дверь и задвинул засов, оставив нас в темноте.

– Спокойной ночи, Эмми! – крикнул я.

– Спокойной ночи, – отозвалась она.

Мы разворошили тюк, расстелили сено и легли. Тесная комнатка, земляной пол, покрытый тонким слоем соломы, и запертая дверь казались до странного знакомыми, как будто я вернулся в тихую комнату. Я не сразу закрыл глаза. Не потому, что не устал. Я думал.