Йожеф Дарваш - Город на трясине

Одного из батраков стошнило: схватившись за живот, он отбежал в сторону. Другие же, чтобы подавить в себе чувство отвращения и жалости, орали во все горло. Управляющий топтался позади. Он тоже кричал и ругался последними словами, бессмысленно и безадресно, натравляя батраков на безответную тварь, и стегал себя по голенищу тонким стеком для верховой езды.

Дергающаяся в предсмертных судорогах кляча в кольце орущих, наскакивающих на свою жертву людей, потерявших облик от бессмысленной дикой ярости; бескрайняя серая степь вокруг с редкими стогами и притаившимися за ними убогими хатами батраков, а над всем этим — свинцовое небо, хмурое и безучастное, — вся эта картина вызвала в душе мальчика такой безотчетный ужас, что он, расплакавшись, с ревом бросился домой, к защитнице-матери… Вспоминая об этом случае потом, гораздо позже, пастор всякий раз думал, что тот детский ужас был вызван не жалостью к несчастной кляче, а внезапным ощущением реальной жизни, жестокой и бессмысленной… Подобные случаи приходилось ему наблюдать и раньше, и позже, но ни один из них не повлиял на его сознание с такой силой, как этот. Быть может, именно в тот момент он впервые почувствовал неосознанное еще желание вырваться из этой жизни, вырваться во что бы то ни стало. И теперь, спустя много лет, ему казалось, будто бегство, начатое еще тогда, на лугу, продолжается по сей день. Он все бежит и не может убежать…

— Идемте быстрее, сейчас дождь начнется! — Слова Эвы вывели пастора из глубокой задумчивости.

Ветер со стороны Тисы крепчал, его порывы усиливались и гнали темные дождевые тучи, хотя небо продолжало улыбаться, а его голубизна все еще казалась надежным предвестником солнечной погоды. Однако тучи наползали, заволакивали небосвод, а приблизившись, лениво замирали на месте, подобно сытым коровам, ожидавшим, когда же ловкие пальцы доярки прикоснутся к их набрякшему вымени. Ветер рванулся еще раз и принес первые тяжелые капли.

По мере того как учащался звук падающих капель, пастор и Эва ускоряли шаги…

Войдя в свой дом, пастор застал отца и мать в кухне беседующими с Анталом, его старшим братом. Квартира пастора состояла из двух просторных комнат, но он никак не мог отучить своих стариков от привычки проводить все свободное время на кухне. Они оправдывались тем, что не хотят пачкать полы и потому, мол, предпочитают придерживаться старого крестьянского обычая. Отец сидел на своем месте, в уголке за плитой, и занимался привычным делом — обдирал ивовые прутья, так как в последнее время пристрастился плести корзины. Брат Антал стоял посреди кухни, расставив ноги, в коротком пальто и шляпе, будто только что вошел или собирался уходить. Во рту у него торчала сигарета. Она уже догорела почти до пальцев, так что ему приходилось выпячивать губы, чтобы не опалить усы. Выбросить же было жалко, и он продолжал ею попыхивать.

— Хорошо, что ты пришел! — проговорил он вместо приветствия. — Я только что рассказал родителям, как Янош Варга, сельский башмачник, в позапрошлом году во время реформы умудрился получить шесть хольдов доброй земли. Но теперь его дела плохи, и он не прочь был бы отделаться от своей земли… Уступит за две сотни, как пить дать… Старик на грани банкротства…

Антал швырнул почти невидимый окурок сигареты на пол и растер его подошвой с таким надменным видом, будто избавил присутствующих от грозившей им неотвратимой беды. Пастор нехотя протянул ему руку:

— Ты похож на древнюю старуху, которая во что бы то ни стало хочет стать свахой. Что ни день — у тебя новые предложения, и все на одну и ту же тему…

Антала смутил неприязненный тон брата, но ненадолго. Он тут же оправился от смущения и ответил:

— Отчего же? Разве я своей выгоды хочу? Я могу арендовать землю и у других, на тебе свет клином не сошелся.

— Я уже говорил, что землю покупать не собираюсь. Нет у меня на это денег!

— Что ж, как будет угодно. Только другой такой удобный случай вряд ли представится…

— Пусть так, мне все равно.

— Ладно, разговор окончен.

— Почему ты не присядешь? — примирительно проговорил пастор, глядя на старшего брата. — И вообще, почему вы опять сидите в кухне, матушка?

— Отец со своими корзинками столько мусора разводит, прямо беда. Лучше уж тут…

— Ну хорошо. А ты хоть бы пальто снял и сел.

— Нет, я всего на минутку. Надо идти на хутор, пешком далеко.

Брат свернул новую цигарку, закурил и продолжал маячить посреди кухни с видом человека, который еще не все сказал.