Йожеф Дарваш - Город на трясине

Члены семьи Бакошей были весьма польщены визитом пастора и даже немного смутились.

— Когда думаете закончить? — спросил пастор.

— На этой неделе, — ответил Шандор. — Если только не помешает погода.

— Надо закончить, — добавил дядюшка Фаркаш сверху, не слезая со стены. — В понедельник меня ждет уже другая артель.

— Не женская эта работа. — Пастор покачал головой.

— А чем мы хуже поденщиков, ваше преподобие? Укладываемся в норму, будьте покойны! — шутливо откликнулась старая Бакошне.

— Только зарплаты не получим от хозяина, — смеясь, поддержала ее Юлишка.

— Почему не получите? Все сполна: шесть дней, да еще седьмой в придачу, — отозвался Шандор, входя в игру. — Только натурой, по семейному обычаю…

Дядюшку Фаркаша мало интересовал визит священника и его спутницы. Во всяком случае, они пришли в гости не к нему, а к Бакошам, и потому он продолжал свое дело, не обращая внимания на начавшийся разговор. Окончив выравнивать стену, Фаркаш перешел на другой угол и начал крепить форму болтами.

— Как здоровье вашей матушки, ваше преподобие? — спросила старушка Бакошне.

— Спасибо, здорова.

— Вы, ваше преподобие, нас еще и не знаете, — проговорил Шандор, переходя на более доверительный тон, будто желая сказать: «Не беда, господин пастор, мы ведь тоже не лыком шиты. Понимаем, что к чему…»

— Да, вы правы. Я не знаю даже вашей фамилии. В селе так много жителей… Не успел еще познакомиться со всеми.

Пастор переводил взгляд с одного члена семейства Бакошей на другого, тщетно пытаясь по лицам угадать или вспомнить, как же их все-таки зовут. Он явно находился в затруднительном положении.

— Вспомните хутор… Помещичий хутор. Золтаном его называли, — попробовала напомнить ему старая Бакошне.

— Хутор?

— Отец вашего преподобия был там у нас старшим, — пояснил Шандор, решив поставить точки над «и». — Помню, мне пару раз крепко от него досталось за то, что долго спал…

— Хутор, значит… Верно, припоминаю, — задумчиво проговорил пастор, все еще не уверенный в своей памяти.

— Вы, ваше преподобие, мало бывали дома, поэтому нас и не помните. А мы неподалеку от вас проживали — я и двое сыновей. Шандор из них старший.

— Как же все-таки ваша фамилия?

— Бакоши мы. Моего мужа звали Шандор Бакош…

— Что ж, будем знакомы. Желаю вам счастливо закончить ваш дом, — пожелал пастор, и они откланялись.

— Передайте наше почтение вашему отцу и вашей матушке. Мы их очень уважаем. Они наверняка нас помнят, — сказала Бакошне уже им вслед.

Неожиданный визит выбил их из привычного ритма работы. Взволнованные и польщенные, они долго не могли успокоиться, припоминая разные подробности, связанные с личностью пастора.

— Еще мальчиком он был умен, как взрослый.

— Помните, мама, когда он летом приезжал домой на каникулы, то и тогда от книжек не отрывался? Читал, наверно, днем и ночью…

— Очень любил кукурузную кашу из молодых початков. Его мать всегда ему посылала…

— Никогда не забуду, как он однажды угодил в купальню для поросят. Чуть было не захлебнулся, а в ней воды — свинье по брюхо…

Воспоминания, казалось, адресовались дядюшке Фаркашу, для которого пастор был новым человеком, однако на самом деле они сами получали от этого немалое удовольствие. А дядюшка Фаркаш, послушав немного, прервал эту забаву: его, что называется, подпирало время.

— Все это очень хорошо, но давайте работать. Шандор, подавай-ка мне доски!

Старая Бакошне, однако, не утерпела, чтобы не сказать хоть словечка в адрес невесты пастора:

— Красивая девушка Эва Берец, ничего не скажешь.

— Только слишком уж гордая, — добавила Юлиш.

— Как и все в их роду. Эти Берецы всегда были гордецами, все, как один.

— Говорят, старый Хорват Берец не хочет, чтобы господин пастор стал их зятем…

— Говорят те, которым этого самим бы очень хотелось. По-моему, это неправда. Старый хрыч должен только радоваться, если такой ученый человек, как господин пастор, женится на его внучке…

— Эй, Роза! — прикрикнул на старушку дядюшка Фаркаш. — Хватит рассуждать, пора за тачку браться. Да и тебе, Юлишка, тоже довольно лясы точить. В понедельник я брошу вас, так и знайте. Будут готовы стены или нет, все равно…

Все опять принялись за работу. Наверху без остановки чавкала и хлюпала трамбовка. Юлиш кидала лопатой землю наверх, а старая Бакошне, отдуваясь и пыхтя, подвозила землю в тачке, скрипевшей на все лады. Мужчины трудились с задором, даже с лихостью молодых парней, получая удовольствие от своей работы. Шандор так наловчился утрамбовывать и наращивать стену, будто всю жизнь зарабатывал этим на хлеб. И если требовалось освободить одну руку, он отлично справлялся другой, как заправский мастер. Для женщин, однако, роль подсобных рабочих была непривычна и тяжела, в особенности для Бакошне. Голова у нее кружилась, в глазах темнело, руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Шестьдесят лет жизни, да еще такой, как у нее, не шутка! Когда ей приходилось без передышки оборачиваться с тачкой пять или шесть раз, наполненная до краев тяжелой глинистой землей тачка начинала вырываться у нее из рук, из стороны в сторону мотала старое изможденное тело; усталые руки старушки повисали, как плети, а проклятая тачка, казалось, вот-вот опрокинется. Пальцы деревенели и становились непослушными. Напрасно Бакошне сжимала их на ручках тачки, они решительно отказывались служить. Тогда она соорудила из веревки нечто вроде хомута на шею и привязала его к обеим рукояткам тачки. Однако ее так начало трясти, что глаза чуть было не выскочили из орбит. Старушка переменила тактику и умышленно пошла на самообман: насыпала тачку лишь до половины. Так стало немного легче, зато куча земли у основания стены, возле которой орудовала лопатой Юлиш, начала быстро таять. Невестке пришлось ее подгонять, поскольку на Юлиш сверху орал Шандор, негодуя по поводу того, что она не поспевает подсыпать под трамбовку.