Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Интересно, что думают эти Берты? Что у нас жир бидонами стоит, а мука — мешками?..

Однажды вдруг распространился слух, будто жена Берты приобрела себе новый фартук, в другой раз говорили, будто она купила в лавке мясо, а за красным перцем для паприкаша опять послала ребятишек к соседям… Все эти слухи, разумеется, не соответствовали действительности, ибо где было Берте взять деньги на такие большие расходы? Соседи и сами знали, что это сказки, но все-таки судачили. Если же о злополучных Бертах просто нечего было выдумать и ничего не приходило в голову, то их ругали следующим образом:

— Что они, совсем спятили? Плодят ребятишек одного за другим…

Однако всякий раз, когда мать семейства готовилась рожать, жители слободки хоть чем-нибудь, но ей помогали: приносили немного продуктов, отдавали старые пеленки или еще что-нибудь. Потом, конечно, об этом не раз вспоминалось. Хозяйка Дьерене, у которой Берты снимали квартиру, никогда не закрывала рот от обилия слов; так, она высказывала даже такие подозрения, конечно, за глаза: мол, Бертане рожает без счету только для того, чтобы была причина просить помощи.

— Уж поверьте, соседка, она рада бы каждый день рожать двойню, — говорила Дьерене, ехидно улыбаясь. — Вот тогда бы они зажили припеваючи…

Подобные разговоры повторялись регулярно из года в год. Каждую весну. Вот и нынче тоже.

Однако не только пробуждение от голодной зимней спячки семейства Берты, не только звонкая ругань и семейные ссоры, выплескивающиеся из духоты домов во дворы, не только лихорадочные поиски поденщины, в погоне за которой люди безжалостно толкали друг друга, как при выстреле стартового пистолета… Не менее волнующей и достоверной приметой весны было и другое — пробуждение любви… Не то чтобы у бедняков Сапожной слободки возникало больше забот с этой неистребимой потребностью рода человеческого, чем обычно, в другие времена года, совсем нет. Просто, подобно тому как в теплом мареве полей вдруг будто вырастали дома, деревья и прочие атрибуты окружающего мира, резче и заметнее становилась извечная игра света и теней, так заметнее под весенним солнцем делалась и любовь. На зимних посиделках, домашних вечеринках или на танцульках в корчме любовные утехи и ухаживания парней за девицами как две капли воды походили на всю прочую зимнюю жизнь, заполненную полусонным бездельем, смутным ожиданием и бессознательной подготовкой к чему-то новому, что еще таилось вдали, скрытое холодным сумраком и густыми туманами. Зимой парни отпускали ядреные шуточки, могли позволить себе кого-то из девиц мимолетно поцеловать, прижать или ущипнуть. Эти проказы и прочие деревенские любовные забавы не очень-то одобряли ворчливые старики. Однако полусерьезные-полушутливые признания в темных углах, сказанные шепотом, никого ни к чему не обязывали. Теперь же, когда светлым весенним вечером, напоенным терпким ароматом проснувшейся земли, тот или иной парень осмеливался стукнуть в девичье окно, стены у соседей будто раздвигались либо становились прозрачными, как стекло, и десятки любопытных глаз жителей слободки следили за каждым шагом смельчака, будто высвеченного прожектором…

Казалось, будто животворные соки, забродившие в уже пробивающихся всходах и набухших почках тополей, переливались в человеческие сердца, наполняя их тайным смыслом. И покрасневшие от ветра, мелькавшие то во дворе, то на улице голые ноги женщин, хлопотавших по весенним делам, олицетворяли собой саму природу, вечно стремящуюся к обновлению, и волновали не меньше, чем зеленеющая травка. А на крошечных, похожих на ватные комочки, цыплят, попискивающих на расстеленных мешках в залитых солнцем, укрытых от ветра закоулках дворов, смотрели уже не как на средство получить несколько грошей, столь дорогих для бедняка безработной зимой, а как на желанных членов семьи, которых долго ждали и которых можно побаловать и понежить. Так было у всех. А в хлеву у Шандора Карбули, самого зажиточного обитателя слободки, на днях призывно захрюкала, заверещала свиноматка. В слободке никто не любил семью Карбули: немножко, пожалуй, просто из зависти, но главным образом за то, что члены этого семейства никогда не упускали удобного случая дать почувствовать остальным свое превосходство. В результате и знакомые, если предоставлялась такая возможность, старались им больше насолить, чем помочь. Однако сейчас, когда у Карбули произошло столь важное семейное событие, каждый встречный-поперечный считал своим долгом остановить на улице главу семьи, старого Карбули, и дать совет, куда — к какому борову и на какой хутор — лучше всего отогнать свинью, жаждущую потомства… Будто каждый почувствовал себя немного ответственным за то, чтобы это потомство оказалось здоровым и многочисленным…