Йожеф Дарваш - Город на трясине

Итак, Сапожная слободка после некоторого раздумья окончательно обручилась с весной. Не находилось уже слушателей у прорицателя дядюшки Дюрки Заны, вещавшего беззубым ртом о скором конце света. «И спросили Иисуса, уже готовившегося к святому вознесению, его ученики: «Когда ты вернешься к нам на землю, Иисус?» И ответил им Христос следующее: «Пройдет до того времени тысяча лет, но не пройдет двух тысяч, ждите…» Теперь время это настало, это уж точно. А из чего это видно? Из того, что невозможно стало отделить зиму от лета, а весну от осени. Перемешалось все, — значит, ожидайте второго пришествия…» — бубнил дядюшка Дюрка, причмокивая губами. Зимой, когда рано темнело и нечем было заполнить длинные вечера, к этим невнятным рассуждениям доморощенного пророка, бывало, охотно прислушивались и молодые, и старики, собиравшиеся перекинуться словечком в том или другом доме. И тогда в глубине души у многих слушателей холодело все от ужаса. Так, в минувшем году с погодой и впрямь творилось что-то неладное: перед самым рождеством неведомо откуда налетел вдруг дождь и захлестал по соломенным крышам, а в небе грозно пророкотал гром; в середине марта зима еще крепко держала в своих ледяных когтях пустые поля. Однако к концу марта дружно, как всегда, задули теплые южные ветры и на крышах домов стал таять снег. Теперь в древние библейские сказки уже никому не верилось, да и как было верить — весна! И люди, уже не слушая старого Дюрку Зану, словно дождавшись наконец радостного сигнала, которого ждали долгие месяцы, все враз, толпой высыпали из домов на улицу, заполнили дворы и огороды.

Однако, поспешив на волю, люди не забывали прихватить с собой все свои горести и невзгоды, извечные неурядицы и семейную войну. Все кругом будто разом взбеленились: из одного дома вдруг опрометью выскакивала молодая хозяйка с растрепанной косой, громко причитая и плача навзрыд; из другого двора доносилась басовитая ругань самого хозяина, который клял всех и вся до небес. А ведь и в зимние месяцы, когда сама природа, казалось, умиротворяла все живое, накрывая снежным покрывалом поля и села, в домах тоже далеко было до мира и спокойствия. Зима не гасила бушующие страсти, а лишь загоняла их в тесные стены домов. Теперь же, словно забродившее весенними соками семя в земле, вырвались на волю и пошли в рост семейные неурядицы. Да и как им не быть, если в домах бедняков опустели мешки и закрома и в кухне у хозяек обитала одна лишь пустота? Пустота нищеты. Люди поневоле становились раздражительными и злыми. К началу апреля все, что запасалось на прошлогодние заработки, подходило к концу, и если перезимовать зиму еще как-то удавалось, то в это время заработать что-либо невозможно было еще нигде.

В большинстве случаев ни один из членов семейства ни в чем не был виноват, но поскольку накопившуюся досаду не понесешь к соседям, то ее срывали друг на друге. Зачастую даже трудно было понять, из-за чего вдруг вспыхивала ссора, только она — вот вам, тут как тут, и льются неудержимо обидные слова, и люди доходят до крика, порой вцепляются друг другу в волосы, а потом затихают и расходятся по углам. Расходятся, чтобы завтра повторить все сначала. Если в доме есть дети, колотят их: ведь это самое простое! Тетка Дьерене, к примеру, каждую неделю непременно гонялась по двору с большущим хлебным ножом за одним из своих мальчишек и кричала во все горло, угрожая его прирезать. Конечно, она никогда этого не сделала бы, только так кричала. Мальчишки уже давно не боялись ее угроз, хотя каждый раз удирали прятаться к соседям. Так сказать, из почтения к родителям.

Время от времени, однако, такие семейные скандалы и вправду кончались бедой. Так, например, два года назад случилось у Кардошей, чей двор стоял на углу улицы. Кардош поссорился со стариком тестем, который доживал свою жизнь в доме у зятя. Они сцепились из-за того, что старик, получив свою порцию хлеба к обеду, бросил кусочек собаке, хотя хозяйка уже кормила пса.

— Вам что, легко хлебом собак кормить?! — заорал Кардош. — Вы и на свой-то не зарабатываете, другие спину гнут!

Слово за слово, дальше — больше, и разъяренный Кардош выхватил из-под изголовья кровати деревянную поперечину да так хватил ею тестя по голове, что из старика и дух вон. Кардоша, разумеется, осудили. Однако такое решение суда даже жена покойного, тетушка Ковачне, сочла несправедливым, и, когда ее допрашивали в качестве свидетельницы, она с плачем умоляла судью отпустить зятя домой, потому как нет у них другого кормильца… Судья, однако, не внял ее просьбам и, осудив Кардоша на шесть лет, отправил его в тюрьму.