Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Ой-ой-ой.

Супервремечко для появления на свет.

Что-то идет не так, это даже я вам скажу. Произошло что-то ужасное, и не только с ним, но и с миром по другую сторону двери в наш номер. Какая-то ошибка во времени и пространстве. Наш номер не меняется, куда бы мы ни приехали, какое название мотеля ни горело бы на вывеске. Внутри номеров все более-менее одно и то же. Две кровати, телевизор, телефон доставки пиццы, занавески в цветочек. Пластиковые стаканчики в пластиковых чехлах в ванной. Маленький пустой холодильник. Ночники на тумбочках, один (с его стороны) работает, другой (с моей) – нет. Тонкие, как бумага, стены, так что есть чем развлечься, если не хочешь смотреть телевизор. (Но мы хотим, хотим всегда.) Столько крика. В мотелях люди пьют из спрятанных в коричневые бумажные пакеты бутылок, а потом орут дурниной, выкрикивают в ночь свою одинокую тоску, а также орут друг на друга (кроме одиноких путешественников), орут по телефону, орут на сотрудников гостиницы. (Последних немного, их позиция равнодушно-плечепожимательная, очень редко грозная и всем-быстро-глотки-затыкательная, чаще всего это эдакие Тони Перкинсы. Тони Перкинсы с черной кожей, с белой кожей, южноазиатского происхождения, латиноамериканского происхождения, с загадочными улыбочками психов. Лично я бы их побаивался. То есть побаиваюсь. И говорю тихо.) Здесь меньше секса, чем вы можете подумать. Конечно, он есть, в основном это перепих, в основном за деньги, наверное, не за большие. Я говорю “наверное”, поскольку секс до сих пор остается за пределами моего личного жизненного опыта. Будь у меня кредитная карта, я бы попытался это выяснить. Но он так и не удосужился обеспечить меня столь необходимым кусочком пластика. А потому я – какая трагедия, как я бешусь от этого – все еще остаюсь девственником.

Чего с избытком, так это храпа. Музыка американских носов способна внушать восторг. Стрекот винтовки, стук дятла, рев льва с заставки “Метро Голден Майер”, соло на ударных, собачий лай, собачий вой, свист, шепот автомобильного двигателя, стук мотора гоночного болида, храп-икота, храп-СОС (три коротких, три долгих и снова три коротких), грохот океанских волн, рев приближающегося торнадо, еле слышный сонный чих, двухголосье вздохов теннисисток, почти неслышные вдохи и выдохи, храп как на свежем воздухе, потрясающий аритмичный храп с непредсказуемыми рандомными интервалами, храп-мотоцикл, храп-газонокосилка, храп-отбойный молоток, храп-сковородка для фритюра, храп-костер, храп-стрельбище, храп-зона военных действий, утренний крик петуха, соловьиная трель, фейерверк, тоннель в часы пик, автомобильная пробка, Альбан Берг, Шёнберг, Веберн, Филип Гласс, Стивен Райх, электроцепь с обратной связью, помехи от ненастроенного радиоприемника, гремучая змея, предсмертный хрип, кастаньеты, стиральная доска, мурлыканье. Они и другие – мои еженощные друзья. К великому счастью, мне дарован крепкий ночной сон. Закрываю глаза и сразу в отключке. Снов я не помню. Думаю, я пока лишен возможности видеть сны. Подозреваю, что лишен и воображения. Похоже, я похож на этот, визуальный редактор WYSIWYG.

Еще больше я нервничаю из-за того, что мир по ту сторону двери в номер совершенно перестал быть понятным. Я говорю это и хочу быть понятым, хотя вы можете подумать, что мой папаша К. здесь не единственный, кто спятил. Короче, вот я про что: каждое утро, когда я просыпаюсь и открываю дверь номера, я точно не знаю, какой за ней окажется город, какой день недели и какой месяц. Я даже не знаю точно, в каком мы штате, хотя этот вопрос волнует меня чрезвычайно. Как будто мы стоим на месте, а мир проезжает мимо. Или весь мир – огромный телевизор, и я не понимаю, у кого пульт от него. Тогда, возможно, Бог существует? Что, кроме нас, здесь есть кто-то третий? Бог, который, собственно говоря, имеет меня и остальных и на правах арбитра постоянно меняет правила? Я думал, существуют правила изменения правил. Я думал, что даже если я схаваю идею, что кто-то – косая черта – что-то сотворило нас всех, то это значит, что этот кто-то – косая черта – что-то, осуществляя акт творения, был ограничен законами творения, иначе как бы этот он – косая черта – оно нас сотворило? Или он – косая черта – оно может в любой момент просто взять, пожать плечами и сказать: “Отменить гравитацию!”, и – пока-пока! – мы все утечем в космос? И если эта сущность – давайте называть ее Богом, почему бы и нет, так сказать, по традиции – может менять правила просто потому, что у него такое настроение, давайте разберемся, какое именно правило было изменено в нашем случае. Есть правило, гласящее, что места занимают постоянную физическую позицию по отношению к другим местам, и чтобы попасть из одного места в другое, всегда проходишь одно и то же расстояние, на этом точка, и во веки веков. Ты думаешь, что, ко всем чертям, это совершенно неизменное правило, иначе что было бы со всеми дорогами, поездами и самолетами? Каково бы было, если бы вы, к примеру, решили поселиться на максимально возможном расстоянии от своей тещи, и вдруг – бум! – вы просыпаетесь, открываете дверь, а она стоит на пороге с тортиком, поскольку ее дом теперь ровно напротив вашего. Как мы вообще начнем понимать, где какой город, если мотели свободно путешествуют во времени и пространстве и замещают друг друга? Что будет с переписью населения и избирательными участками? Коллапс сразу всех систем, верно? Это то, чего Ты хочешь? Ты похож на рабочего с кувалдой из старого анекдота про сантехника, который разнес к чертям все общественные туалеты и вокзальные умывальные и повесил слоган, как там его, если бачок не чинится, его уничтожают. Господи Исусе! Гребаный конец света происходит аккурат за дверью в мой номер.