Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Вы двое мешаете всем! – заявил один из них. На женщину он даже не взглянул.

– Вам следует собрать свои вещи и немедленно покинуть территорию, – сообщил второй.

– Кто вы по вероисповеданию? – осведомилась дама.

– Благодаренье небесам, – с меньшей учтивостью ответил ей Кишот, – теперь, когда нам с сыном посчастливилось пройти через первую долину, мы счастливо освободились от власти любых доктрин.

– Чего-чего? – не поняла его белая женщина.

– Я оставил в прошлом любые догмы, в том числе идею веры либо неверия, – пояснил Кишот, – я совершаю великое духовное странствие, дабы очиститься и стать достойным своей Возлюбленной.

Мужской голос из толпы пояснил:

– Он утверждает, что он мерзкий безбожник!

– Он точно замышляет здесь что-то, – заявила белая женщина. – У него с собой карта. Он может быть из ИГИЛ.

– Не может, нельзя быть мерзким безбожником и одновременно состоять в ИГИЛ. – Первый охранник продемонстрировал недюжинную способность к логическому мышлению и желание восстановить порядок. – Не будем поддаваться эмоциям, дамы и господа.

– В прежние времена, – Кишот в последний раз попытался воззвать к разуму собравшихся, – когда женщину объявляли ведьмой, доказательствами служили наличие у нее “фамили-ара”, чаще всего кота, метлы и третьего соска, чтобы дьявол мог сосать молоко. Коты и веники при этом имелись почти в каждом доме, да и раны на теле в те времена не были редкостью. Так что простого крика “Ведьма!” было вполне достаточно. Доказательства присутствовали в каждом доме и на теле каждой женщины, так что все подозреваемые автоматически оказывались виновными.

– Вам следует перестать нести бред и покинуть территорию, – заявил второй охранник. – Этим людям очень некомфортно из-за вашего присутствия на Капоте, и подобные разговоры вам не помогут. Мы больше не сможем обеспечивать вашу безопасность, да и вряд ли захотим, я думаю.

Санчо выглядел так, словно был готов драться. Однако в конце концов они с Кишотом собрали вещи и загрузили их в “круз”. Толпа еще немного пошумела, но вскоре разошлась. Белая женщина, ободренная поддержкой охранников, осталась стоять поодаль, неодобрительно качая головой.

– В прежние времена, – проорала она, когда машина тронулась с места, – был справедливый самосуд, прямо как у нас сегодня!

На шее у женщины было странное ожерелье. Оно выглядело совсем как ошейник, который надевают на собак.

САНЧО, менее нереальный, чем прежде, рассуждает о своей новой ситуации.

После случая с той белой женщиной все изменилось. И, чтоб вы понимали, если, чисто случайно, за это время я произнес пару коротких молитв, то не оттого, что внезапно стал религиозным, а потому, что, когда он ведет машину, ехать в ней очень страшно. “Папаша”. Он водит машину так, как делает все остальное, – так, как видел по телевизору. Он уехал из того лагеря на озере Капоте, словно он Бобби Ансер на автодроме в Индианаполисе, и с тех пор так и не сбросил скорость. Я сел на заднее сиденье, поскольку кажется, что там безопаснее, но он поворачивает голову ко мне и беседует, мчась по двухполосной дороге со скоростью не менее шестидесяти миль в час, потому что так всегда поступают в телешоу; ему невдомек, что там за кадром машину тащит грузовик, который на самом деле обеспечивает движение. Раз по восемь на дню я всерьез готовлюсь узнать, есть ли жизнь после смерти, хотя моя жизнь началась всего пять минут назад. Раз я существую по-настоящему, значит, и умереть могу по-настоящему, так? Я привалился на заправке к “крузу”, потягиваю колу, стряхиваю со лба холодный пот после ужасов поездки пассажиром и размышляю о Реальном, то есть о том, что значит быть реальным, при этом у меня возникает неприятное чувство, что я вот-вот получу ответ на этот вопрос в неотвратимой дорожной аварии со смертельным исходом. Вынужден добавить, что если я стану жертвой автокатастрофы и, пройдя сквозь искореженный металл, застану Бога на месте судии, если все это окажется правдой – ну, там, облака, райские врата, парящие ангелы и всякое такое, – то испытаю настоящий шок. В данный момент я не готов вести дискуссии о райских кущах. Я просто хочу чувствовать себя в безопасности на заднем сиденье его машины. Единственном сиденье, которое существует в моем сознании. Не гони, говорю я ему, смотри на дорогу. Я просто ору на него, а он только машет рукой. Я за рулем всю свою жизнь, говорит он мне, я делал это, когда тебя еще на свете не было. Да, отвечаю я, но ведь это не так уж давно, правда?