Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Ты видишь то, чего не вижу я, – сказала она. – Призраков, зомби, вампиров, всю эту шваль. Для меня это означает, что очень скоро ты можешь сам сделаться призраком и навсегда уйти в их мир, откуда ни я, ни кто-то еще уже не сможет тебя вытащить. Я вижу, что наш маленький друг из Италии сумел проделать с тобой огромную работу, практически превратил тебя в живого мальчика, но, похоже, он не довел это до конца. И теперь, когда ты оторван от своего отца, ситуация стремительно ухудшается. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты не вполне находишься здесь. Как в испорченном телевизоре. То ли прием плохой, то ли сигнал барахлит, и ты не всегда виден четко. Я достаточно понятно объясняю?

– Да, – ответил Санчо. – Вы говорите, что я умираю.

– Не будем делать громких заявлений, – ободрила его Голубая фея. – Я просто говорю, что есть проблемы.

– Вы можете спасти меня? – взмолился юноша. – Я хочу жить!

– Ты так много твердишь о любви, – продолжала фея. – Ради нее без мыла в задницу готов забраться. Сейчас я объясню, почему так изящно выражаюсь. В моем понимании любовь, в первую очередь, означает потерю себя. Любовь делает так, что другой оказывается для тебя важнее, чем ты сам. Этот другой – не обязательно человек. Это может быть город, община или страна. Футбольная команда или автомобиль. Будь сейчас нормальное время, я бы прямо сказала тебе: забудь о девчонке в конце пути. Возвращайся назад и постарайся сам исправить все, что натворил. Твоя тетка? Ты должен так же искренне извиниться перед ней, как это сделал твой папа. Забавно, ты прямо его эхо. Как и он, ты должен ей извинения и к тому же деньги. Она не выдвинула против тебя обвинений, сказала полиции, что случилась семейная ссора. Крайне любезно с ее стороны. Иди, вымаливай прощение, устраивайся на работу, вкалывай день и ночь, пока не отдашь ей все, что украл, сохраняй в себе любовь к жизни и полюби обычную жизнь. Только эта любовь способна сделать тебя реальным. А девушка? Она просто одна из твоих призраков.

– Понятно, – Санчо едва сдерживался, чтобы не начать махать руками в знак протеста. – Этот совет я никогда не приму. Он никчемный. Такое мне бы и робот в интернете посоветовал, и печенье с предсказаниями.

В автобусе стоял гвалт. Всю дорогу привычные к долгим переездам пассажиры либо дремали с наушниками в ушах, либо смотрели комедийные сериалы на маленьких встроенных в спинку переднего сиденья экранах, либо жевали бублики и булочки с корицей, мечтая о возможном счастье. Картинки за окнами автобуса проплывали мимо, никем не замеченные. Теперь же по меньшей мере несколько пассажиров поняли, что что-то идет не так, что они движутся по обратному витку туда, откуда уехали несколько часов назад, началась паника, которую водитель автобуса не стремился унять – он только разводил руками и повторял:

– Вот хоть убейте. Я веду автобус, а не строю дороги.

– Секундочку, – была вынуждена прервать свой рассказ тетка с сэндвичами. – Надо посмотреть, смогу ли я что-то сделать.

Расталкивая орущих попутчиков, тетка с сэндвичами встала в центре прохода и закрыла глаза. За этим последовала серия толчков и раздался грохот, словно кто-то переводил стрелки, чтобы перегнать поезд с одной колеи на другую, после чего тетка рухнула в свое кресло без сил.

– Ну все, мы вернулись туда, где должны быть, – сообщила она Санчо. – Хотя за такое мне вообще-то не платят. Мне надо немного восстановиться, я пока не в состоянии обсуждать твой второй кризис.

Волнение в салоне стало утихать, когда дорожные указатели начали показывать что-то осмысленное. Они подъезжали к Бьютифулу. Кое-кто из пассажиров упрекал соседей в том, что те подняли шум, не разобравшись. Водитель ехал дальше, привычным жестом пожимая плечами, мол, и не такое бывало. Тетка с сэндвичами чуть слышно похрапывала в своем кресле. Один Санчо никак не мог успокоиться. Он со всей очевидностью понимал, что второй кризис окажется куда более серьезным, чем первый.

Он ждал, когда проснется фея и отмечал в себе тревожные перемены. То ли прием плохой, то ли сигнал барахлит, и ты не всегда виден четко. Такой неутешительный диагноз поставила ему Голубая фея, в миру тетка с сэндвичами. Теперь он и сам начал это ощущать. С ним случались приступы затуманивания, во время которых мысли путались и наплывали одна на другую, как облака, а голова плыла, как в жару при тяжелой простуде. Он ощущал внутри какие-то пульсирующие толчки, раз за разом на короткий миг теряя способность мыслить и чувствовать. Больше всего его пугали слуховые и зрительные симптомы. Санчо смотрел на свою руку, и у него на глазах она распалась на пиксели, как картинка в испорченном телевизоре, но вскоре снова срослась в цельное изображение. Такого просто не может быть. Санчо поднял руку и потер глаза, рука работала, как обычно, что немного успокоило его. Но через несколько мгновений все повторилось. Санчо хотел попросить тетку с сэндвичами помочь ему, но она спала в своем кресле сном младенца. Он окликнул ее и, к своему ужасу, услышал, что его голос прерывается, как при трансатлантических переговорах, и фонит, как ненастроенное радио.