Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Мы оба, – ответил Брат.

Агент Кагемуся оказался прав. Поначалу слова не шли, но довольно скоро хлынули потоком, как из прорванной водопроводной трубы. Одним из главных обвинений Сына в адрес отца была принадлежность к великой индийской диаспоре. Сын ездил в Индию, чтобы найти свою идентичность. Только индийцы, живущие в Индии, могут претендовать на аутентичность. Диаспора – сборище фальшивых индийцев, людей, чьи корни так давно вырваны из индийской почвы, что их души умирают от жажды; они не знают, на каком языке говорить и каких богов почитать, и жадно скупают индийское искусство и в рамочках развешивают свою идентичность по стенам (мог ли парень догадываться, что почти слово в слово повторяет мысли Брата о собственном отчиме?). Это люди, продолжал он, которые летают в Индию на пару недель каждый Новый год и еще на несколько свадеб, где объедаются сладостями, отплясывают в неоновом свете ночи, а потом чувствуют, что до краев наполнили Индией свои топливные баки и могут возвращаться домой, чтобы обманывать всех еще полгода. Сын выучил индийское выражение “четыреста двадцать”, которое никак не связано с курением травы, а обозначает нечто поддельное, сфальсифицированное. Чарсобис, произносил он с выраженным акцентом и ожесточением.

– Вы все чарсобис. И кстати, никому не нравятся твои книги.

– Если систему нельзя изменить, ее следует уничтожить, – ответил Брат.

На другой день Сын неожиданно сник и зарыдал, тут же снова превратившись в очень молодого человека; все маски были сброшены. Он позволил отцу себя обнять.

– Мы чуть этого не сделали, – всхлипывал он, – чуть не сделали.

Брат начал говорить ему про “Муравейник”, борьбу с реальным врагом и служение высшему благу. Это не заняло много времени. Всего несколько дней. Сын был хороший мальчик. Да, он был как Кихот. Он быстро понял, что ему передали. И не хотел в тюрьму.

Расставаясь с Сыном, Брат знал, что не скоро увидит его. Теперь его это не пугало. Между ними все наладилось. Уезжая, он решился задать последний вопрос.

– Да, кстати, почему все-таки Марсель Дюшан?

Сын улыбнулся.

– Думаю, это мой способ сказать: я люблю тебя, папа.

Брат повернулся и пошел к выходу, окрыленный, но сын окликнул:

– Пап!

– Да?

– Ты только маме не говори.

Снова повязка на глаза и черный “эскалейд”. По пути в город агент Кагемуся делился с Братом своими последними мыслями.

– Благодарю за службу! – начал он. – Буду откровенен с вами: на данный момент вам известно много, можно даже сказать, слишком много. Но мы хорошие ребята. Не устраиваем наезды грузовиков на пешеходов. Однако мы за ними следим. Поэтому мы будем следить за вами. Мы в вашем телефоне, в вашем компьютере, в каждом звонке, каждом файле. Даже не пытайтесь спрятаться от нас. Мы не относимся к такому по-доброму. Мы благодарны вам за помощь и просим хранить молчание. Пожалуйста, не разочаруйте нас, начав говорить. Мы не выносим разочарований.

– За неосторожную болтовню расплачиваются жизнью, – ответил Брат. – Приятно слышать, что вы хорошие ребята.

– Все правильно, – сказал агент Кагемуся. – Вы умный человек.

С его глаз сняли повязку, и он увидел, что снова находится у своего дома.

– Позволите последний вопрос, – осведомился Брат. – Я в некотором роде фанат старого кино.

– Слушаю, сэр. Сам люблю смотреть старые фильмы.

– Отлично. “Кагемуся”. Я видел этот фильм. Это значит “тень воина”.

Агент никак не отреагировал, но затемненные окна “эска-лейда” начали закрываться.

– Благодарю, – сказал Брат, – за очередной жест, призванный установить доверие.

Ресторан, расположенный под двухэтажной квартирой Сестры в Ноттинг-Хилле, назывался “Санчо” в честь Игнатиуса Санчо, “Необычного негра”, который родился на работорговом судне (предположительно) в 1729 году, беглого раба, впоследствии получившего в Англии свободу; этот Санчо служил английским милордам, а не скитался со странствующими рыцарями, он был композитором, драматургом, полемистом, плодовитым газетным корреспондентом, автором “Теории музыки”, агрономом, первым африканцем, принявшим участие в выборах в Британии, и – наряду с Оттоба Кугоано и Олауда Эквиано – одним из первых историков британского рабовладения и одновременно ярым борцом против него; он позировал Гейнсборо и дружил с Лоуренсом Стерном и регулярно питался цыпленком по-ямайски, либо соленой рыбой и пивом “Красная лента”, коронными блюдами названного в его честь ямайского заведения (хотя мог пробовать африканское каллалу). По всей вероятности, думала Сестра, он едва ли одобрил бы и громкую танцевальную музыку, которая с определенного момента орала в подвале под заведением, хозяева которого недавно решили развиваться в русле ночного клуба и наплевать на всех спящих по соседству детей. Люди начали добирать на улице, а пьяные разборки продолжались до трех часов утра. Трудно представить, что Игнатиус Санчо был убежденным фанатом диско. В конце концов, он был человеком, принявшим сторону англичан и не поддержавшим Американскую революцию. Консервативным человеком.