Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Через силу сажаю картошку, спотыкаюсь, падаю. Тетка Анна гонит меня домой:

— Иди уж, ложись, без тебя посадим.

Ложусь, натягиваю на себя все, что нашел в доме: одеяла, полушубки, куртки, но согреться не могу, и дрожь меня подбрасывает чуть не на пол-аршина. Так проходит день, два, три.

Картошку посадили без меня, а мне надо бы ехать в Москву, а сил нет. Пришла навестить меня тетка Анна. Увидала — ахнула.

— Лексей Иканорыч, да ты помрешь! Краше в гроб кладут. На, покушай, я тебе лепешку принесла.

Пришел старик пастух Кузьмич. Долго смотрел на меня.

— Нет, не выжить тебе, помрешь. Может, за попом сходить? Все легче помирать, с попом-то.

Пастух положил молча на столик у кровати пару печеных яичек и тихонько вышел. Перекрестился…

Зашел дядя Карп.

— Эх, Лексей Иканорыч, и с чего-то ты помирать задумал? Оно конечно, все под Богом ходим, все помрем, да тебе-то словно бы рано. Пожить бы еще маленько надо. Пострелял бы еще… А видать, помрешь.

Но во мне еще теплились силы жизни. Умирать я не имел никакого желания. Я написал письмо в Москву, жене. Я писал, что все обстоит благополучно, я сажаю картошку, но мне очень хочется лимончика.

Жена сразу поняла, что все далеко не благополучно, и спешно примчалась ко мне. Где-то с большим трудом она достала лимон и догадалась привезти хину.

Лимон, хина и женский уход сразу подняли меня на ноги. Но я был очень слаб, и жене пришлось пожить со мной на лоне природы еще два-три дня.

За мою долгую жизнь много животных у меня перебывало. Можно сказать, что я никогда не жил без моих любимых животных. И кто только не был у меня — и домашние животные, и лесные зверьки, и множество птиц, и даже насекомые. Особенно запомнились мне ласковые ручные лисы и ручные белочки, выросшие из маленьких бельчат. Жил у меня милый молоденький зайчонок, который смело подбегал к борзой собаке. Собака старалась отстраниться от него, отворачивалась, поджимала лапы, но зайчонок не боялся. А ночью вскакивал на подоконник и громко барабанил в окно.

Интересен был байбак, живший в сарае и благосклонно принимавший пищу из рук, но который на всю жизнь возненавидел мою жену и бросался кусаться из-за того только, что она шутя потрепала его за шкурку, а он принял это за страшное оскорбление.

Очень любил я сову-неясыть, принесенную мне маленьким трех-четырехдневным пушистым птенчиком и выросшую в великолепную красивую совушку, которая свободно летала по участку, купалась в поставленном для нее тазике, садилась на плечи и выпрашивала лакомства.

Очень ласковая была ворона, которая терлась головкой, как кошка, и провожала меня, когда я уходил на прогулку, перелетая за мной с дерева на дерево.

Невозможно озорной был грач, который утаскивал все, что мог утащить, и прятал в кустах. Однажды утащил у знакомых, приехавших к нам, золотые часы, которые так и не нашли. Он опрокидывал набранные в корзинки ягоды, тотчас убегал и издали наблюдал за произведенным впечатлением.

Интересно было наблюдать за двумя ручными сороками, которые дразнили легшую отдыхать собаку, дергая ее за хвост, и, отлетев, выжидали, когда собака успокоится, и опять повторяли свое озорство.

Была у меня беспородная собачонка Ту-ту, имевшая ничем непобедимую страсть к охоте. Стоило только снять со стены ружье, как Ту-ту исчезала. Ее искали, хотели запереть и, наконец, махнув рукой, выходили на охоту. Через две-три версты появлялась Ту-ту, и отогнать ее было невозможно. Гончие поднимали зайца, заяц катил на охотника, и тут появлялась Ту-ту, мчалась наперерез, и охота была испорчена.

В клетках постоянно жили у меня певчие птицы. Интересно было наблюдать за ними. Был у меня чижик, который ловко ухитрялся поднимать коробочку с кормом, которая была подвешена на ниточке. Он тащил нитку клювом и забирал ее под лапку до тех пор, пока коробочка не становилась на уровне его носика и он мог брать из нее зернышки.

Скворчик ловко открывал спичечные коробочки с мучными червями, просовывая в щелку клювик и раздвигая его. Дубонос легко раскалывал вишневые косточки ровно на две половинки и выбирал ядрышки, а косточку трудно расколоть даже молотком. Серый сорокопут, которого кормили мясом, приспособил для удобства гвоздики, вбитые в жердочку. Он насаживал на гвоздики куски мяса и потом, отрывая их маленькими кусочками, глотал.