Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Да здравствует техника! Morituri te salutant! [7] Обреченные на смерть тебя приветствуют! — обращение римских гладиаторов к императору перед боем (лат.) .

…Но этого уже не слышал Белый, потому что белым вихрем сорвался с места, словно кучка гусиных перьев, брошенных на ветер.

И били его ветки в чаще, и душила его кукуруза, и лаяли собаки, и кудахтали куры, и освистывали его дворы:

— Это чей же?

— Держи его!

— Гоните его!

— Бейте его!

Напуганный до смерти, он в руки не дался, а вышел далеко-далеко, на сельскую дорогу, и, совсем измученный, сбавил шаг.

Так шел он, тихонько смакуя свою усталость, топот своих копыт, как вдруг:

— Добрый день!

Бык-бычок, откуда ему знать, что этот прохожий был слеп и принял его за соседа? Более того, слепец этот, бредущий ощупью, страшно удивился: как это так, словно в сказке, — идет слепой по дороге и встречает немого, сказать есть что, да некому, видели вы чудеса такие?

И тут как раз наступил он на веревку и понял, что это не человек, и закричал кому-то, воображаемому:

— Есть кто-нибудь с этой скотиной? Эй, чья это беспризорная скотина, люди добрые?

Но заметьте, каково оно все на этом свете! «Чья это беспризорная скотина?» Да какая же беспризорная, когда за ней длинная-предлинная веревка тянется! Мало того, сам же ее схватил и сам же спрашивает: чья это беспризорная скотина…

Но раз никто не ответил, слепой потащил бычка за собой. Шел он, шел, пока не передал зрячему, а тот повел его к правлению и к телеграфному столбу привязал, а чтоб не сорвался, как оно уже раз было, так проволока это тебе не веревка, держит крепко, — иди-ка сюда, скотина!..

Вот так его, Белого, и привязали. То ли привязали, то ли закляли. В столбе гудит, в голове отдается. Мелодия странная, приятная, непонятная, вроде уходит, вроде приходит — как затихающий звон электронно-космических струн.

— Проходи к председателю!

— Вылови бухгалтера!

— Счет такой-то, книга такая-то.

— Здесь арифмометр…

— А где же копейка? Только что сошлась, теперь исчезла…

— Кто линейку у меня стянул?

— Удостоверение 11 749/13.

— Алло, алло, правление слушает… фу-фу. Говорит «Прямой путь»…

— Чей же это бычок, бре?

Дом белый, чернила красные, сигареты дымят, люди потеют. Приходят машины, уходят машины.

Дым от табака, дым от бензина, дым от пыли, дым из дымохода. Стук костяшек, скрипение перьев, двери нараспашку, голоса, голоса:

— Да, да, довожу до сведения: пятьдесят семь тракторов.

— …

— Да, да, план готов. Фу-фу, не слышу! Пахота? Ага, пятьдесят семь помножить на сто… Фу-фу, опять не слышно. А ну замолчите вы там!..

— …

— Простите, это я не вам… Здесь над бычком смеются. До свиданья, ха-ха…

А Белый стоит, куда ему деться? Провод короток, рога нежные, и не приляжешь, и не отвяжешься, хоть в лепешку разбейся… А наверху-сверху столько проводов, да кто их достанет, если они наверху?

— Это чей же, бре?

— Как раз и я об этом думал.

— Из стада?

— Частно-индивидуальный.

— Тогда, значит, мамин…

— А вдруг с фермы?

— Нет, с природы…

— Нет, от бога…

— Божий бык у человечьей коровы?

— Да ладно, развяжет, кто привязал!

— А если тот уехал…

— А штраф заплатил?

— А почему ты меня спрашиваешь?

— Ага, значит, это собственность!..

— Ваша правда…

— Личная? Государственная?

— Индивидуально-частная?

— А ты что надо мной смеешься, братец? Ты что, меня поймал?

— Тогда звоните в радиоузел, пусть сообщат народу.

— Точно. Так и мы узнаем…

Стоит Белый привязанный, и весь мир — словно кольцо, и мелодия сквозь мелодию. Кажется, столб со столбом, проводами соединенные, играют-исполняют арпеджио на верхних нотах, на нижних, в миноре, в мажоре, и вдруг замечаешь: идет одна мелодия, только-только начатая, а за ней уже другая, тоже начатая едва, и понимаешь тогда, что у каждой мелодии есть еще одна, над ней, внутри, и в каждую мелодию можно продеть еще одну, ибо такова она, вечная полифония.

— Алло, алло, радиоузел?

— …

— Фу-фу, ты меня слышишь, бре? Говори громче, черт побери, или ты не ел сегодня?

— …

— Ха-ха! Иди сюда, дам тебе быка одного! Ну да. Теперь серьезно: объяви, что нашелся белый бычок.

— …

— Что? Да, да, самый что ни на есть белый.

— …

— Ты с ума сошел, какой еще там символ, бре? Несчастный, думаешь, написал одну эпиграмму в стенную газету, так уже и поэт? Или за всю жизнь скотины не видел?

— …

— Давай, давай не притворяйся. Давай, а то я не нанимался его стеречь. Уже пять часов, день кончается, понял?