Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Вызвали свидетелем Филимона, посаженого отца. Поведал долговязый Лимбрику-Глист, что-де давненько примечает, не в ладу живут его названые дети. Скридон с Тасией.

— Ну, говорил я ей… — промямлил он, словно заранее все грехи отпускал. — Она мне сестра троюродная, Тасия-то, я и толкую, как старший: брось бабьи глупости, нешто на любви свет клином сошелся? Помиритесь, дети, чего надумали — пятнадцать лет в одну дуду дудели, а ныне, вишь, врозь носы воротите. Не таи зла, дочка, муж он тебе, судьба вас свела. Ты за руку его перед алтарем держала, и я за вас в ответе… Побил, велика важность! Милый ударит — тела прибавит…

В зале зашушукались, загомонили: Филимон, миротворец-размазня, наказы дает строптивице Тасии! Судья покосился на Патику. Понятно, отчего народу весело, этот шут гороховый кривляется: круглые глазки хорька, зеленые от ярости, рыщут по сторонам, сам бубнит: «Отец разлюбезный, не учи ученого. Кто ее с агентом захватил, ты или я? Не прошу, отец, и не проси — бабе только дай потачку! Если ты у своей под каблуком…»

— Подсудимый Патику, прошу встать! — строго сказал судья.

Скридон вышел из-за парты, почти рисуясь послушанием: «Нате вам, хоть по стойке смирно встану!» — но не выдержал и, как упрямый сорвиголова, просвистел сквозь зубы:

— Ч-ч-ч-чего ещ-щ-щ-ще?

У прокурора лоб покрылся испариной, пока тот шипел по-гусиному.

— А вот что…

Давно судья кипел от негодования, но был он человек выдержанный, умел собой владеть и сказал неторопливо, степенно:

— Скажите, Патику, почему… Нет, признайтесь откровенно, зачем тут под простачка… То есть вы всегда так или нарочно на суде, извините, ваньку валяете? Не осознаете, чем это грозит? Мой долг — предупредить о последствиях…

Скридон быстро-быстро заморгал, закивал и, вытянувшись в струнку, поднял руку, как первоклашка на уроке:

— Простите, разрешите… — пролепетал наивно. — Можно выйти? Я хочу по-маленькому…

От хохота чуть потолок не рухнул. Была тут своя изюминка: коротыш Кирпидин умудрился ляпнуть этакое в торжественный момент, в обстановке пресерьезной. Значит, для Патику его «маленькое дело» поважнее власти с ее законами? Дескать, пальчиком грозишь, Фемида дорогая? А я, человек маленький, кукиш тебе под нос!..

— Проводите его, — ровным голосом, спокойно распорядился судья.

Люди, сведущие в судебных тонкостях, смекнули — с этой минуты подсудимый взят под стражу. Остальные поняли то, что расслышали.

— Объявляется перерыв на двадцать минут! — судья постучал ручкой по графину, пытаясь перекричать шум и гам в зале. Двое милиционеров немедленно очутились возле Скридона, и троицей они проследовали к выходу. Судья кивком головы подозвал капитана из районной милиции, которого откомандировали в отдаленное село обеспечить общественный порядок, и шепнул на ухо: — Глаз с него не спускать! Ну и вообще, смотрите там…

По тем временам «вообще» означало: «Враг не дремлет, товарищ, будем бдительны», Сюда, в лесные чащобы, сбредались отовсюду те, кому не по душе пришлись послевоенные новшества. Банда Емилиана Бобу, к примеру, давно облюбовала здешние края и держала в страхе три или четыре лесных района. Сжигали здания сельсоветов, грабили кооперативные магазины, стреляли по ночам в активистов, местных выдвиженцев. Само собой, имелись у них по селам верные люди, мало ли — родня, приятели, кумовья…

Судья был встревожен. Скридоновы словечки и выходки расшевелили зал не на шутку. И кто поручится, надежный ли народ набился в клуб, на лбу у них не написано. Больно уж разгулялись, наверняка в толпу затесался кое-кто из лесной братии. Спросишь, откуда — скажет, к тетке на пироги завернул, а ты гадай, где этот весельчак обрез прячет, за кушаком или за голенищем.

В сельсовете приметили: за иным хозяйственным мужичком с крепким достатком глаз да глаз нужен! Днем он, как другие, надел свой пашет, обрезает виноградник, в огороде земле кланяется, а стемнеет — попробуй застань его дома. Спросишь, куда подевался, жена буркнет: «Так в ночном, с лошадьми… Пасет где-нибудь на луговине». «Ночное», как же! Не пасется ли хозяин со своими лошадками в соседних селах, по кооперативным лавкам, не пускает ли красного петуха под крышу местного активиста или председателя?

В такие времена за место под солнцем дороже платить приходится: и новой власти не спится спокойно, и ярые ее недруги с оглядкой живут. Порой лучше родной жене соврать, где ночуешь или когда твой черед сидеть в засаде. Заикнись, и твоя сорока мигом на хвосте разнесет по селу. Бросится со всех ног к матушке: «Ой, мама, беда! Мой опять со своими сядет Бобу стеречь, у председателя в огороде, на задах…»