Василе Василаке - Пастораль с лебедем

— Хм, значит, свадьба у нас получилась? — переспросил Никанор. — Жалко, сразу не сказал, хоть напились бы на радостях, — и повел плечами: — Бр-р-р, слышь, звеним? Как пустые бутылки-трезвенницы!

Сел Бостан, незаметно пощупал затылок: «Да, братцы, оплешивел я, как и мой племяш. Молодчина, Тудор! Я бы не посмел наприглашать людей, усадить их за стол, угощать, а потом ошарашить: «Ну, лицемеры, напотчевались? А теперь видите, я лысый на макушке? Вот и позвал вас в гости, чтобы полюбовались на мою лысину. Не нравится? Зато не кривлю душой, а от вас за день слова путного не дождался, так что двигайте, ребята, по домам. Мы с женой любим друг друга, зарубите на носу, и нечего тут вам отираться. Зря только день потерял…»

У Никанора мурашки пробежали по спине: «Погоди, что значит — никакой свадьбы не дождетесь? Выходит, он созвал нас, чтобы харкнуть в лицо? Или мы на поминки собрались, как голодные калеки на кладбище?

Огреть бы его хорошенько… Ей-богу, уйдут люди, заведу в ту комнату и не стану спрашивать, лысый я или нет, кто он, жених или папаша, любит ли его эта дуреха… Врежу разочек и скажу: «Понял? Твой отец погиб, потому что душил проклятую свастику… Остался ты, обалдуй, и начхать мне на твое подводное царство». Нет, просто плюну и отвернусь, все!»

Жених, казалось, прочел это у него на лице:

— Ну-ну, дядя, побереги нервы. Короче, так: поговорили, и ладненько. Называйте как хотите — сговор, или сватовство, или бал-маскарад, или прием, или свадьба… Можете считать, вообще ничего не было, надоело придуриваться ради вашего удовольствия. Да, Диана ждет ребенка, ну и что? Подумаешь, преступление — человек решил родить человека. Убил я кого или грабанул? Простите, мы давно из пеленок выросли, да-да, и в няньках не нуждаемся.

Он пристукнул по столу здоровенным кулачищем и процедил сквозь зубы:

— По мне так один черт, кто что скажет… Мой друг из Сомали, Мишель, старый морской волк, говаривал: «ж’м’анфиш», это значит — мне глубоко наплевать. Или второй дружок, Витек из Херсона, давно не виделись, кстати… — Вдруг он повел ноздрями: — Ф-фу, мама, что это? Керосином несет, — и выглянул в сени: канистра растеклась?

Пахло заморским ромом… Откупоренная бутылка источала керосинные ароматы над остывшими курами и голубцами. Ферапонт не отрываясь смотрел на развеселых мулаток с кастаньетами.

Вернувшись к столу, Тудор заговорил спокойней:

— Нет, на вашем месте я давно бы смирился. У нас свое мнение, у вас — свое, мы с Дианой посоветовались и решили: надо родне объяснить, чтобы не обижалась. Честное слово, эти старые свадьбы вроде лаптей или сермяжки в театре. Морочат себе голову люди, лишь бы отделаться и чтоб другие языков не распускали. Или того хуже, молодые пользуются пережитками, чтобы отхватить жирный куш, разбогатеть на подарках. Тут я категорически против…

Неожиданная мысль поразила вдруг Никанора: «Мэй, да это второй Кручяну! И говорит так же, «от души», и никого не слушает… Но главное — за правду горой. Как я до сих пор не заметил? Попадись ему сейчас тычка в руки, надавал бы нам по шеям и всех разогнал. Вот почему он защищал Георге, говорил, что его душу отовсюду гонят, как окаянную. Он сам, Тудорел наш, такой же неприкаянный. Бедная девочка, Динуца, не сладко тебе придется…»

А жених уже не мог остановиться:

— Нет, вы мне внятно скажите, кому нужен этот дурацкий обычай? Является к тебе орава, кричат, треплются, прыгают — сколько наберется, триста, пятьсот, целый полк зевак, — обнимаются, целуются, полупьяненькие… Кавардак, шуму больше, чем на базаре в Багдаде. А ты все бросай и готовь шатер для этого сброда. Тащи ножи, вилки, стаканы, стулья, столы — село как с цепи сорвалось, самум налетел! Да ковры доставай, да на каждый нос по пять-семь тарелок, потом горшки, чугуны… На другой день половину перебили, половину растащили, а ты объясняйся с хозяевами, у кого черт дернул одолжиться. Пропади она пропадом, такая свадьба, и вы еще считаете себя культурными!

«Ой-ой-ой, как здорово говорит, — подумал Ферапонт. — На лекции наверно ходит, про борьбу нового с пережитками. Наградил нас бог учеными детками, сватья Василица. А моя глупая жинка… На кой ляд ей та свадьба? Дело Тудор говорит, жизнь на этаже — это жизнь! Не то что я в тулупе по ночам с крысами воюю да с блохами на овчарне…»

— …Ну, сяду я рядом с ней, — показал Тудор на Диану, а та уткнулась в дно пустой тарелки, не поднимая глаз, — вот сидим за столом, а вокруг балаганят, будто на ярмарке, из кожи вон лезут показать, как им весело, ахах! А нам-то что за радость? Сиди с постной рожей и тихо умиляйся: гости гуляют! Жениху и потанцевать нельзя со всеми, — нет, сиди торжественно, обезьяной в клетке. Захочешь веселиться — осудят: «Радуется на своей свадьбе, лопух… Ему бы, дурню, слезу пустить, сколько забот навалится! И невесте смеяться не к лицу, ждет ее плита, пеленки, сопливые дети…» Как будто собрался мужик переплыть море в дырявой лохани, пляшет на берегу и не ведает, что на тот самый бережок волна его косточки вынесет!