Пришла Зиновия делать свое дело. У Постолаки, конечно, пятки так и чесались, охота было посмотреть на ворожбу. В полночь появилась она из глубины сада, проскользнула бесшумно, огляделась, сбросила платье, рубашку… Было ей лет тридцать тогда, тело литое, белое, а тут еще полная луна… Подошла на цыпочках к стрехе погреба, выдернула камышинку, вплела в распущенные волосы и стала голяком метаться по двору, вытворяя что-то несусветное. Вдруг в копне кукурузы, у которой сидел, притулившись, Семен, что-то зашуршало. Двор у Постолаки ровный, утоптанный домашней скотиной, и вдруг посреди этого двора забегали крысы, будто грязное белье заполоскалось на веревке, — серое облако заклубилось по земле и гнусно запищало. Бежали крысы одна за другой, и по спинам, по головам, только хвосты мелькали, — спешили, словно магнитом их тянуло.
У Постолаки от ужаса волосы дыбом встали: море крыс… Нет, листья осенние на дороге после бурана! Чувствует, из-под него, из-под копны тоже крысы ринулись. Упал на спину, ногами задрыгал, завопил:
«А-а! Зиновия, спаси!..»
Прибежали собаки, жмутся к его ногам, скулят. Обернулась Зиновия, увидела Семена и пошла кругами по двору, а за ней вся эта орава, тьма-тьмущая грызунов. Собрала в пучок распущенные волосы, потянула, словно выжимала мокрые косы, выбралась на дорогу… Может, их пять тысяч было, может, десять… Сам Постолаки рассказывал: как после ливня несется грязная вода с соломой, так крысы шли по сельскому тракту. И всех привела Зиновия на овчарню.
«Не надо было меня выслеживать и кричать, — смеялась она на другой день. — Видишь, полдела сделала, а не мешался бы — утопила б всех в камышах…»
Ферапонт рад, что его понимают:
— Человек может посылать свой голос через воздух, через города и горы. Наш председатель навещает меня на овчарне с рацией… Он очень любит свежую сыворотку. Сидит в газике, пьет сыворотку и со всеми точками разговаривает… Если человек свое лицо посылает на расстояние, с луны, то почему с животными не поговорить? Почему они его не слушаются? Я написал доклад в правление: «Принимайте меры с крысами, я не в состоянии бороться. Посыпал яд — собаки сдохли. Такая техника, такая рация — почему не выгнать крыс?»
— Э, сват Ферапонт, и рация ваша, и телевизор — бесу на потеху. А скотина — божья тварь, — ответила старушка.
Разгорячился Ферапонт:
— И крыса, да? Тоже божья?
— Я же говорю, надо их приручить… Моя мать умела, а меня не захотела учить, сказала: «Ты сердцем вредная, можешь зла натворить».
Ну, я выудила понемножку слова всякие, особенно, как с тварями управляться. Она и кровь заговаривала — бывало, отец порежется бритвой, мама посмотрит, шепнет, пальцем проведет, и только полоска на щеке от пореза. Она и сама не знала, откуда в ней такая сила.
— Как же с крысами, мать Зиновия? Житья не дают, поганцы.
— Крысы? Изведем, сват, скажу, что надо делать, без всяких порошков. У нас под дубравой был подсолнух, с полгектара, стал поспевать, а по лесу птицы налетают саранчой, клюют. Отец сердится: «Я уж и пугала понаставил, и трещотку — не помогает». Мама говорит: «Ладно, схожу, может, получится». Прошла разок по полю из конца в конец, и как отрезало, разлетелись пернатые, будто подсолнух отравленный, клюют соседские посевы, а нашу полосу не трогают. Я тогда девчонкой была, все приставала: «Как вы их отогнали, мама, что говорили?» А она в ответ: «Этого тебе не надо знать, Зинуца, ты крута нравом, в отца пошла. Есть сила, от бога, но только для доброго дела…»
— Верно, — согласился Ферапонт, — силы какие-то есть. Вот спрашиваю я у Дианы: «Дочка, чему ты там научилась, в университете? Умеешь найти яйцо в курице, посмотреть, снесется сегодня или нет?» А она: «Зачем мне твоя курица?» — «Ты приезжаешь домой, берешь с собой яйца». — «Да, приезжаю, беру». — «А когда их не будет?» — «Тогда в магазине куплю». Сватья, разве это ответ ученого человека?
Называется, спелись ворожея с чабаном…
Из сеней заглянул в комнату встревоженный Никанор:
— Послушайте, наши молодые уезжают! Говорят, свадьбы не будет, а их машина ждет, едут в райцентр.
— Кто сказал? — спросил ошарашенно Ферапонт.
— Позовите, позовите вашу дочку, — велела ему Зиновия, — хочу ей в глаза посмотреть. — Повернулась к матери жениха: — Василица, а ну-ка, принеси патефон, пусть люди послушают музыку.
Распахнулись настежь двери… На пороге стояла невеста, высокая, худенькая, шагнула в комнату, пугливо озираясь, словно ученица пришла на экзамен раньше времени. По-летнему, в платьице с коротким рукавом, острые локотки торчат…
Читать дальше