Василе Василаке - Пастораль с лебедем

А кто станет жаловаться Скридону на его лейтенантика, если жена иначе как «пупком гусиным» его не величает? У папаши на лице написано: «Мой сынок — самый великий начальник, вы ему в подметки не годитесь!»

И Никанор продолжает: «Простите, товарищ лейтенант, девять лет не выхожу из дому на ночь глядя, боюсь заблудиться впотьмах без фонарика».

А он, с образованием, свое гнет: «Фонарик я тебе найду и провожу до места, если такой опасливый. Ты у нас член правления, так что выполняй указание».

«Спасибочки, — отвечает, — только правлением не милиционер руководит».

«Ничего, поруководит, если председатель распорядится. — Засопел, пятнами лицо пошло: — Я отвечаю за порядок на территории колхоза, понятно?»

— Опять тебя занесло, дядя… при чем тут гусиный пупок? — перебил обстоятельную речь Никанора жених.

— Тудораш, — вмешался Ферапонт, — разреши послушать, а то пока до нашей овчарни что дойдет, всю историю перекрутят, с ног на голову… Сват Никанор, так эти тычки где растут?

— Тьфу, черт… Сказано, они валялись на дороге, — занервничал жених. — Что было на правлении?

Ферапонт запыхтел, выпятил грудь:

— Бре, тогда Георге не виноват! Если я вижу, платочек валяется, а развязал — там десять рублей, выходит, я червонец украл?

— Выходит, украл! Тычки уже в винограднике торчали, и кусты к ним были джутом привязаны. Обыск установил. Но это после раскрылось, а тогда я наконец-то понял, чего они пожаловали: взять меня в свидетели для обыска у Кручяну. И кому такая дурь пришла в голову? Где это видано — живешь с человеком забор в забор, а чуть хозяин за порог — ты с властями шасть к нему во двор и давай обшаривать снизу доверху. Ясно, отказался я… Какими глазами потом на соседа глядеть? Язык не повернется поздороваться… А те в один голос: вы обязаны, товарищ Никанор, и баста, выполняйте свой долг! Словечком этим меня в армии крепко вымуштровали, но тут я им сказал: шалишь, братцы, я вам не под присягой и долги свои знаю наперечет, про Кручяну там ничего не значится. Верите, сват, еле от них отвязался. Наудачу другой охотник нашелся. Как говорится, на ловца и зверь бежит — появился на дороге Ион Мосор, поднимался из оврага с полными ведрами на коромысле. Лейтенант ему: «Товарищ Мосор, следуйте за нами!» А тот: «Куда я дену ведра?» Ну, Мосора вы знаете, глазки так и забегали; если сразу два начальничка к нему с просьбой, он в лепешку расшибется. «Оставьте ведра этому несознательному гражданину, — лейтенант на меня и не смотрит, — он отказывается выполнять обязанности правленца». Мосор ставит ведра ко мне на завалинку и командным голосом дает указание, будто сам при погонах: «Бостан, смотри, чтоб коромысло не потерялось. Отнеси в сени, будь добр». «Не беспокойся, — говорю, — возьму твое коромысло в кровать и буду с ним спать». Мосор обиделся: «Слышите, товарищ милиционер? Бостан не хочет отвечать за мое коромысло!»

Дальше пошло еще веселее. Оба ведра проспали у Никанора на завалинке до утра, а его жена и дети рыскали по селу с фонарями: не утоп ли их драгоценный в колодце. Зато Ион потом плакался — ни вздохнуть, ни охнуть не может, потому что сын Зеленой Каши взгромоздил ему на холку кубометр реквизированных жердей, и тащил их Мосор через все село к правлению. А перед тем проверяльщики застали у Кручяну только детей да сестру Ирины — осталась приглядывать за домом, пока родители не вернутся. «Хозяюшка, далеко ли хозяин?» — «Сказали, в Бельцы по делам… А вечером их на крестины звали в Милешты…» — «Если позволите, осмотрим двор», — лейтенант, всегда вежливый при исполнении, решительно вошел с понятыми в калитку: «Нас интересует виноградник».

Да, осмотрели и убедились, что тычки уже вбиты в землю и к ним подвязаны виноградные кусты. «Вот чертовщина… только вчера поступил сигнал… Здорово потрудился — за день успел замести следы. Молодчина Георге, страх какой хозяйственный. Все рассчитал: мол, кому придет в голову проверять подвязанный виноградник?» И тут еще один вопрос встал: откуда у Кручяну индийский джут? С тычками, предположим, можно и так и этак выкрутиться, но джутовый шпагат был, как говорится, колхозной «монополией», его выдавали в районе по норме — полтора центнера, специально для подвязки лозы. Три мотка нашли во дворе у Георге, а такое добро не подберешь посреди ночи на дороге, каждому ясно.

Ион Мосор страшно разволновался, завидев джут, бегал от куста к кусту, считал тычки и ахал, пока не осенила идея: «Давайте отнесем в правление!» — и тут же взвалили на него вязанку жердей. Уже утром он, трудяга, притащился к Никанору из правления за коромыслом и, отдуваясь, доложил: «Арестовали! Все тычки до единой арестовали и вдобавок импортный шпагат. — Придвинувшись к Никанору, он прошептал: — Я понял! Знаешь, почему Кручяну обозвал нас дураками, когда Хэрбэлэу не скинули? Хэрбэлэу не подпускал его к своему корыту, вот и весь секрет: «Подвинься, дай мне встать рядом» — это называется «кручяновский переворот», соображаешь? Ну, теперь мы ему зададим жару… я на протоколе в трех местах подписался!»