Тимур Зульфикаров - Странствия Ходжи Насреддина в XXI веке. Новое учение древнего мудреца

Так старый странник глядит из окна древнего караван-сарая
На караваны прохожие…
Наверное, и из могилы я буду глядеть на дальнюю дорогу…
К Богу…
И …
За Богом…

Что там…
Кто там….

Однажды в глиняную кибитку
Дервиша Ходжи Зульфикара на Золотой горе
Пришёл старый садовник Бохбондододжон
С кувшином древнего вина поэтов — мусалласа…

Он сказал:
— Все забыли секреты этого вина
Как и тайны великой поэзии…
В эпоху Золотого тельца все стремятся к деньгам…
Ты — последний поэт…

Тогда дервиш сказал:
— Всегда, когда я выпью пиалу мусалласа,
В мою нищую кибитку приходят великие поэты:
Гомер… Фирдоуси… Данте… Пушкин… Хлебников… Есенин…

Они пьют со мной мусаллас… улыбаются и, блаженные, шепчут:
— Как прекрасна земля…
Как рано мы покинули этот мир…
Жаль…

И они плачут…
Мешая слёзы с каплями мусалласа…

…Когда я выпью вторую пиалу мусалласа,
И они пьют со мной,
Они оглядываются и видят нищету окрест и одиночество моё и шепчут:
— Нам жаль тебя…
Как хорошо, что мы рано покинули этот мир печали и несправедливости…
Пойдём с нами…

И они тихо уходят…

…Когда я выпью третью пиалу…
Я ухожу за ними…
В Царствие Небесное…
Вместе с кувшином мусалласа…

Мы пьём там под вечноцветущими деревьями…
Но что-то мучает нас…

Или нам жаль земную, пусть и такую тяжкую, жизнь…
И мы тоскуем по земной пыли…
Ведь мы тоже — земная… святая пыль…

…Тогда я пью четвёртую пиалу вина…
И возвращаюсь в свою хлипкую кибитку на Золотой горе…
И там ждёт меня верный садовник Бохбондододжон …
С новым кувшином мусалласа….

… Если есть ещё на земле
Кувшин золотистого мусалласа,
И поэт, блаженно летающий в Двух Мирах —
Значит, жизнь на Земле
Ещё не стала теплохладным… пустынным… скучающим адом…

И Творец не вернёт Человечество
В первозданный… первоглиняный… перволепечущий… Первопрах…

Ленин умирал…
Парализованный, он одиноко сидел в кресле-коляске, в имении Горки
И блаженно… отрешённо улыбался, как все безумцы…

Была поздняя студёная осень…
Пахло сырым лесом и близким снегом…
Никого не было окрест…
Все страшились подойти к больному вождю…
А вдруг он картаво прикажет в пене:
«Убить!.. Расстрелять, как врага народа!..»
И тут вдруг из близкого туманного леса вышла вереница людей…
Они тихо окружили… объяли кресло-коляску и улыбающегося вождя…

И тут, как это бывает перед близкой смертью,
Сознание вернулось к нему…

Он узнал их…
Августейшее Семейство…
Царь Николай II…
Императрица Александра Фёдоровна…
Царевны Анастасия…Ольга…Мария… Татиана…
Цесаревич Алексей…

Тут страшная судорога-боль-молния
Опять пронзила нагую голову вождя в кепке парижских пролетариев,
Которую народ любовно назвал «ленинкой»…

О, наш коренной народ, который преданно любил Царя…
А потом столь же преданно полюбил Его палача…
А потом столь же преданно возлюбит палачей палача…
И так было… есть…
И будет в веках?..
…Ленин перестал улыбаться…
Улыбку сменила гримаса боли:
— Я же просил яд у Сталина…
Но он, садист, не дал…

Тогда Царь приблизился к страждущему…
И тронул нежно… заботливо его плечо:
— Раб Божий Владимир…
Не мучься…
Я простил тебя…

И Императрица наклонилась к больному,
Как наклонялась сестрой милосердия к тяжелораненым во время войны…
И улыбнулась, как улыбаются ангелы:
— И я простила тебя…

И царевны, в шелках и кружевах,
Зашептали… зашелестели, как спелые колосья пшениц от хлебного ветра:
— И мы простили…

И цесаревич Алексей в военном мундире отдал честь умирающему
И отчеканил юношеским баском:
— И я прощаю…

Тогда вождь заплакал и замахал непослушными… костенеющими от
паралича руками,
И проронил три слова:
— Непременно… революция… конференция…

Но потом он опять прозрел:
— Царь …
Тебе надобно было убить несколько тысяч человек…
И ты бы удержал Власть…
И спас Русь от океана крови…
А мне пришлось положить миллионы…
И Тебя…
И весь Род Твой под корень…чтоб не дал всходы…
И сохранить Власть…
Непременно!..