Стоян Даскалов - Цветины луга

— Я так и знал! — обрадовался Ицко. — Вы — человек что надо! Теперь мне все нипочем! — и, дружески хлопнув Сыботина по плечу, убежал.

— Бай Сыботин! — крикнула ему из своего железного теремка Лидия, помахав рукой, но он ничего не слышал и не видел, занятый своими мыслями. А она кричала с высоты: «Давай, товарный, дорога-то дальняя!»

Тут только Сыботин ее заметил, кивнул, улыбнувшись, и повел плечами, будто готовясь взвалить на них всю стройку.

Яничка не думала, что мать будет так убиваться. Сначала она плакала вместе с ней, потом стала следить, как бы она чего не натворила. Перед ее глазами возникали одна за другой сцены, о которых до сих пор говорили на селе. Она видела, как ее мать замахивается и швыряет комьями земли в инженера и рабочих, приехавших на закладку завода, как встает во весь рост перед трактором в тот зловещий день, когда тракторы и бульдозеры корчевали кооперативный сад, как в глухую ночь тащит с кладбища крест и вкапывает его в саду, под окнами. Этот крест предвещал нечто страшное. И теперь это сбывалось. Яничке тогда все казалось, что кто-то должен умереть, что смерть кружит над их домом, точно сова, свившая себе гнездо под крышей, и подстерегает свою жертву. Девочка не спала по ночам, думая, кто же будет этой жертвой. А после несчастья с дядями учительницы, она просто места себе не находила. Ей все казалось, что с отцом тоже каждую минуту может случиться несчастье — его может убить током, он может попасть под машину, сорваться с лесов и разбиться.

Отец отнес крест на кладбище, но, как только в доме было что-нибудь неладно, ей слышался крик совы и мерещился крест. Сколько раз она вскакивала с постели по ночам с криком: «Ой, мамочка, крест!».

Креста давно не было. Девочка, как и все дети, быстро забыла об этом событии, успокоилась, но теперь, когда мать, наплакавшись и напричитавшись вволю, стала молчаливой, скрытной, ее снова стали мучить кошмары. Стоило Игне выйти из дома, как Яничке начинало мерещиться, что мать преследует крест, гонится за ней, вот-вот настигнет и накроет. Она тревожилась за мать, не зная, как ей помочь. А что если взять и признаться, что ее поцеловал парень?

«Я даже не знаю, как его звать, мама!» — сказала бы она в оправдание. И вся цепенела от ужаса, представив, что было бы с матерью, — и металась по комнатам, как зверь в клетке. Ей всюду чудился зловещий крест.

«Но я же не хотела, мамочка! Он сам это сделал, когда вытащил меня из ямы!..»

«В яму, в яму!..» — стонет крест, раскинув над ней свои черные крылья.

И дома, и в школе ее неотступно преследовала мысль, что она совершила преступление, опозорила себя. Она щупала руками лицо, терла щеки, губы, словно пытаясь стереть с них отпечаток, след преступления, но это было не так-то просто, и ей казалось, что его видят и учительница, и подружки, которые без конца приставали к ней с расспросами, что с ней случилось, как это вдруг она ни с того, ни с сего схватила двойку. И сколько она ни уверяла их, что ничего особенного с ней не случилось, они не верили, догадываясь о чем-то, лукаво посмеивались. Больше всех досаждала ей Ленче. Эта желтоволосая бледнолицая девчушка с острым подбородком и длинными, как жерди, руками и ногами, не отставала от нее даже дома, стараясь выудить из нее признание.

— Какая ты скрытная! — возмущалась Ленче. — Ну расскажи, что ты делала на заводе?

— И слышать больше не хочу о заводе!

— Вот как! Почему? — навастривала уши Ленче.

— Да ну его!

— А что случилось?

— Что могло случиться? Я же была у отца. Только хорошее, ничего плохого!

— А что хорошее?

— Просто хорошо! Хорошо провела время. Пила пиво.

— А-а-а, ты напилась? Пиво одурманивает…

— А меня не одурманило!

— А сколько бутылок ты выпила?

— Нисколько. Я только попробовала.

— А еще что?

— Танцевала.

— А-а-а! С кем?

— С рабочими, товарищами отца!

— Ишь ты! Вот это здорово — танцевала с рабочими! А как зовут того, с кем ты танцевала?

— Да я откуда знаю!

— Как же ты танцевала, а не знаешь с кем? Разве он не знакомился с тобой?

Ленче подпрыгивала то с одной, то с другой стороны, как обезьянка. Так и льнула к подруге, так и лезла в душу — уж очень ей хотелось выведать все. Она вся раскраснелась, переживания Янички волновали ее, разжигая в ее сердечке смутное чувство радости. А Яничка уже готова была во всем признаться. Она чуть не открылась перед подругой, что дело вовсе не в товарищах отца, что встретилась она там с одним вихрастым пареньком и что случилось то-то и то-то… Вот и вся ее тайна. Она, пожалуй, рассказала бы обо всем, если бы не горе матери, которое комком подступало к горлу, мешало излить душу.